Поиск

Недавно, навещая старых друзей в Тверской области, сделал неожиданное открытие: в деревню возвращается телогрейка. «Может быть, случайность? — подумалось мне. — Не настолько же народ в провинции обеднел, чтобы вернуться к одежде послевоенных лет».

Но несколько мужичков, сидящих у продмага в состоянии хорошего подпития, были одеты именно по этой моде. Что это? Бытовая непритязательность, отразившееся на семейном бюджете увлечение «зелёным змием» или признак неблагополучия в регионах?

Встреча с телогрейкой в российской глубинке, а тем более в Тверской области, известной своим плодородием и некогда развитым сельским хозяйством, больно задело меня. И неслучайно. Для меня телогрейка — давнее семейное воспоминание. Хорошо помню, как моя мама зимой шила незамысловатые телогрейки. Летом, когда наше семейство выезжало в деревню «на молоко и ягоды» в Орловскую область, мы везли с собой тюки с телогрейками, по воскресным дням пешком ходили за 10 километров в г. Мценск и там продавали их на местном базаре. Так и выживали. Тогда полстраны ходило в телогрейках. А сама телогрейка была символом скудости послевоенной жизни. И прошло, наверное, лет 20-25 «уверенной поступи страны к коммунизму», прежде чем этот символ народной бедности окончательно исчез, уступив место вначале скромным пальто, а потом и болгарским дублёнкам. И вот — возвращение?

Иван да Марья...

Что же происходит там, в российской глубинке? Телевидение явно обходит эту тему. Видимо, не хочет расстраивать народ. Мы больше знаем о бедственном положении дел на Украине, о кризисе в Ливане, Ираке, Сирии, о наплыве беженцев в Европу, чем о том, как живут люди в сотне-другой вёрст от Москвы. Нас каждый день подробно информируют о том, как живут простые немцы или французы, что сказала г-жа Меркель или г-н Олланд, а о том, как Иван да Марья выживают в условиях кризиса, — молчок. Анализ экономического и морального состояния регионов — большая редкость в нашей прессе. Такое впечатление, что, не справляясь с ситуацией, вызванной падением цен на нефть и международными санкциями, власть переключает наше внимание с российской тематики на международную.

Голоса регионов, малых городов, а тем более сёл в Москве почти не слышны. Как будто бы их не существует. Об Иркутской области на днях вспомнили, лишь когда на выборах губернатора кандидат от КПРФ там переиграл представителя «Единой России». А ведь это явный признак протестного голосования. Если Кремль и Белый дом не изменят своего отношения к глубинной России, то на выборах 2018 г. могут быть более серьёзные сюрпризы. Именно об этом на недавней встрече с «единороссами» говорил первый зампред Администрации Президента Вячеслав Володин.

А если дойдёт?

Пока ситуацию спасает то, что до сельских жителей и жителей малых городов информация о реальном положении дел в стране либо вовсе не доходит, либо доходит с большим опозданием. Несмотря на падение уровня жизни, тревожные настроения у селян значительно ниже, чем у городского населения. За прошедший год российский рубль потерял по отношению к доллару более 40% своей стоимости, а недавние социологические опросы показали, что сельское население этого «почти не заметило». И это неудивительно. Молодёжь бежит из села, бежит из малых городов, а для тех, кто остаётся, уровень жизни почти не зависит от валюты. Более того, он почти не зависит и от рубля. Бытовые, социальные и культурные потребности старшего поколения настолько упали (впрочем, они и были невысоки), что люди даже не стремятся увеличить свои доходы. Выживают огородом, мелким приработком. Пенсионер в маленьком городке или в деревне слывёт чуть ли не богачом.

В последние годы на сельских подворьях почти перевелись коровы. В лучшем случае держат козу и несколько кур. Селяне и не стремятся увеличить придомовое хозяйство. Придомовые участки часто пустуют. В той же Тверской области, которая издавна славилась урожаями картошки, люди перестали выращивать её на продажу. Одни руководствуются принципом «а чего горбатиться?», другие не рвутся работать на земле потому, что совершенно не налажена система сбыта выращенного. Сажают столько, сколько нужно, чтобы обеспечить себя. Капиталистический рынок в регионах не работает. Местные власти ничего не делают, чтобы стимулировать производство мяса и молока в домашних хозяйствах. Те немногие энтузиасты, которые содержат корову или сажают картошку, не знают, куда девать произведённое. Парадоксальное явление: корову, козу, свиней сегодня скорее заводят энтузиасты — переселенцы из города, чем сельские «аборигены». 

В результате отмирания привычки (и стимула) к постоянному труду в деревнях деградирует крестьянская мораль. Люди пьют не только «для веселья», но и в значительной мере — от безделья. «На пол-литра всегда найдём», — шутят мужики. Тем более что бутылка «левой» водки, привозимой (как говорят местные) с Северного Кавказа, стоит всего 100 руб.

Аргументы и Факты

Недавно, навещая старых друзей в Тверской области, сделал неожиданное открытие: в деревню возвращается телогрейка. «Может быть, случайность? — подумалось мне. — Не настолько же народ в провинции обеднел, чтобы вернуться к одежде послевоенных лет».

Но несколько мужичков, сидящих у продмага в состоянии хорошего подпития, были одеты именно по этой моде. Что это? Бытовая непритязательность, отразившееся на семейном бюджете увлечение «зелёным змием» или признак неблагополучия в регионах?

Встреча с телогрейкой в российской глубинке, а тем более в Тверской области, известной своим плодородием и некогда развитым сельским хозяйством, больно задело меня. И неслучайно. Для меня телогрейка — давнее семейное воспоминание. Хорошо помню, как моя мама зимой шила незамысловатые телогрейки. Летом, когда наше семейство выезжало в деревню «на молоко и ягоды» в Орловскую область, мы везли с собой тюки с телогрейками, по воскресным дням пешком ходили за 10 километров в г. Мценск и там продавали их на местном базаре. Так и выживали. Тогда полстраны ходило в телогрейках. А сама телогрейка была символом скудости послевоенной жизни. И прошло, наверное, лет 20-25 «уверенной поступи страны к коммунизму», прежде чем этот символ народной бедности окончательно исчез, уступив место вначале скромным пальто, а потом и болгарским дублёнкам. И вот — возвращение?

Иван да Марья...

Что же происходит там, в российской глубинке? Телевидение явно обходит эту тему. Видимо, не хочет расстраивать народ. Мы больше знаем о бедственном положении дел на Украине, о кризисе в Ливане, Ираке, Сирии, о наплыве беженцев в Европу, чем о том, как живут люди в сотне-другой вёрст от Москвы. Нас каждый день подробно информируют о том, как живут простые немцы или французы, что сказала г-жа Меркель или г-н Олланд, а о том, как Иван да Марья выживают в условиях кризиса, — молчок. Анализ экономического и морального состояния регионов — большая редкость в нашей прессе. Такое впечатление, что, не справляясь с ситуацией, вызванной падением цен на нефть и международными санкциями, власть переключает наше внимание с российской тематики на международную.

Голоса регионов, малых городов, а тем более сёл в Москве почти не слышны. Как будто бы их не существует. Об Иркутской области на днях вспомнили, лишь когда на выборах губернатора кандидат от КПРФ там переиграл представителя «Единой России». А ведь это явный признак протестного голосования. Если Кремль и Белый дом не изменят своего отношения к глубинной России, то на выборах 2018 г. могут быть более серьёзные сюрпризы. Именно об этом на недавней встрече с «единороссами» говорил первый зампред Администрации Президента Вячеслав Володин.

А если дойдёт?

Пока ситуацию спасает то, что до сельских жителей и жителей малых городов информация о реальном положении дел в стране либо вовсе не доходит, либо доходит с большим опозданием. Несмотря на падение уровня жизни, тревожные настроения у селян значительно ниже, чем у городского населения. За прошедший год российский рубль потерял по отношению к доллару более 40% своей стоимости, а недавние социологические опросы показали, что сельское население этого «почти не заметило». И это неудивительно. Молодёжь бежит из села, бежит из малых городов, а для тех, кто остаётся, уровень жизни почти не зависит от валюты. Более того, он почти не зависит и от рубля. Бытовые, социальные и культурные потребности старшего поколения настолько упали (впрочем, они и были невысоки), что люди даже не стремятся увеличить свои доходы. Выживают огородом, мелким приработком. Пенсионер в маленьком городке или в деревне слывёт чуть ли не богачом.

В последние годы на сельских подворьях почти перевелись коровы. В лучшем случае держат козу и несколько кур. Селяне и не стремятся увеличить придомовое хозяйство. Придомовые участки часто пустуют. В той же Тверской области, которая издавна славилась урожаями картошки, люди перестали выращивать её на продажу. Одни руководствуются принципом «а чего горбатиться?», другие не рвутся работать на земле потому, что совершенно не налажена система сбыта выращенного. Сажают столько, сколько нужно, чтобы обеспечить себя. Капиталистический рынок в регионах не работает. Местные власти ничего не делают, чтобы стимулировать производство мяса и молока в домашних хозяйствах. Те немногие энтузиасты, которые содержат корову или сажают картошку, не знают, куда девать произведённое. Парадоксальное явление: корову, козу, свиней сегодня скорее заводят энтузиасты — переселенцы из города, чем сельские «аборигены». 

В результате отмирания привычки (и стимула) к постоянному труду в деревнях деградирует крестьянская мораль. Люди пьют не только «для веселья», но и в значительной мере — от безделья. «На пол-литра всегда найдём», — шутят мужики. Тем более что бутылка «левой» водки, привозимой (как говорят местные) с Северного Кавказа, стоит всего 100 руб.

Аргументы и Факты