Итак, началось. Не покончив с конфликтом с Украиной, Россия официально заявила о своей готовности поучаствовать еще и в гражданской войне в Сирии. Наш «самый независимый в мире парламент» в виде Совета Федерации за считанные минуты проштамповал разрешение президенту использовать войска за рубежом.
И теперь Владимир Путин в любой момент может отдать команду «в бой!». Российские боевые подразделения, как нам любезно сообщили многочисленные иностранные источники, уже давно находятся в зоне конфликта в Сирии в состоянии полной готовности.
В каком-то смысле нечто подобное было почти неизбежным. Сказав «а», обычно приходится говорить и «б». Заявив на весь мир о готовности России сыграть роль «вооруженного арбитра» ближневосточной политической драки, Путин уже не смог сделать вид, что он ничего такого не говорил. Но шок от новости с Большой Дмитровки это смягчило лишь отчасти. Война есть война. Война никогда не бывает красивой, точной и аккуратной. Война очень редко идет согласно заранее составленным планам, зато почти всегда имеет совершенно непредвиденные последствия.
Да, руководитель президентской администрации Сергей Иванов сразу попытался успокоить публику, у которой слова «президент Сирийской Арабской Республики обратился с просьбой о военной помощи» автоматически рождают тревожные ассоциации. И я склонен относиться к заверениям обитателей Кремля — «мы знаем, что мы делаем» — с осторожным доверием.
В момент судьбоносного ввода советских войск в Афганистан в декабре 1979 года мне было всего четыре. И я в силу очевидных причин ничего не помню. Но про политиков, которые сейчас контролируют главные рычаги власти в России, этого сказать нельзя. Путину в те декабрьские дни было 27, Сергею Иванову — 26, Лаврову — 29. Поэтому я уверен: эти люди не меньше меня понимают все очевидные опасности, связанные с прямым втягиванием России в конфликт в регионе, где все традиционно воюют против всех и где обычно полностью отсутствует логика.
Но есть опасности неочевидные — опасности, которые в принципе можно предвидеть, но вероятность и размер которых практически невозможно просчитать. Опасность номер один — возможность «асимметричного ответа» ИГИЛ России в виде проведения масштабных террористических актов на нашей территории. Мой высокопоставленной собеседник в Кремле прокомментировал мне эту ситуацию так: «ИГИЛ в любом случае ответило бы России асимметрично. И чем дольше затягивать с решением проблемы ИГИЛ там, где эта проблема имеет свой первоисточник, тем сильнее был бы их ответ».
Опасность номер два — возможность ограниченной эффективности российских авиаударов. РФ — не первая мировая держава, которая вознамерилась решить проблему ИГИЛ с помощью ударов с воздуха. Америка, например, делает это уже давно. А толку от этого все нет и нет. Почему у России должно получиться то, что не получилось у Америки?
Снова предоставляю слово своему собеседнику из ближайшего окружения Владимира Путина: «Да, за время американских бомбардировок территория под контролем ИГИЛ увеличилась на многие тысячи квадратных километров. Но удары с воздуха являются эффективными только в случае, если они скоординированы с действиями сухопутных военных подразделений. Россия — единственная сила в мире, готовая координировать свои авиаудары с единственной силой в Сирии, которая реально сражается с ИГИЛ на земле, — сирийской правительственной армией».
Опасность номер три. Сирии она касается лишь косвенно, зато нас — самым прямым и непосредственным образом. На излете сентября талибам в Афганиста не удалось захватить Кундуз — стратегически важный провинциальный центр недалеко от таджикской границы. В перспективе — если ситуация в регионе продолжит ухудшаться — это может принудить Россию и здесь вмешаться в ситуацию.
Силовые структуры бывших среднеазиатских советских республик — это понятие весьма и весьма относительное. Сами по себе они не справятся с мощным нашествием через афганскую границу. А бросить эти государства на произвол судьбы — это для России не вариант. Ведь тогда нам придется воевать с религиозными экстремистами уже непосредственно по периметру наших границ.
Переведя разговор с Сирии на Афганистан, я на несколько шагов забежал вперед? Абсолютно согласен. Сейчас официальной Москве жизненно важно, помня о Средней Азии, сосредоточиться на обеспечении успеха именно своей сирийской операции. Потенциальных источников опасности для России в Сирии гораздо больше, чем те, которые я обозначил выше.
Впервые с бог весть какого года — мне на память приходит разве что Корейская война 1950–53 годов — наши военные подразделения будут действовать в той же самой стране, где военные действия ведут и американцы. Впрочем, даже в Корее времен войны между коммунистическим Севером и капиталистическим Югом советские летчики присутствовали неофициально — в ранге «добровольцев».
Наше нынешнее военное присутствие не может быть еще более официальным, чем оно есть сейчас. И это делает необходимость «разведения по сторонам» российских и американских военных просто жизненно важной. Мы не должны попасть по американцам. Они не должны бабахнуть по нам.
Вступив в гражданскую войну в Сирии в ранге прямого военного союзника президента Башара Асада, мы не должны напрочь испортить отношения с влиятельными суннитскими мусульманскими государствами, для которого шиит Асад — словно кость в горле. Извечное противостояние между двумя основными течениями в исламе — шиизмом и суннизмом — это не то, во что нам стоит вмешиваться.
Но Россия в Сирии должна не просто «избегать опасностей». Время для дебатов о том, стоило ли России в принципе лезть на Ближний Восток, прошло. Жребий брошен. Возможности дать полный назад у нас либо нет совсем, либо почти нет. Россия в Сирии должна быть нацелена на успех — быстрый, очевидный, максимально недорогой, максимально бескровный (если такая вещь вообще возможна в условиях войны).
Мы должны помнить: ставка в игре, в которую вступила Россия, гораздо больше, чем собственно Сирия. Мы ставим на карту собственную репутацию, собственную безопасность. Мы несравненно более активно, чем раньше, вступаем в бой с глобальной угрозой: об Афганистане, Средней Азии, возможности ответного удара ИГИЛ непосредственно на российской территории я в этом тексте упомянул совсем не для красного словца.
Не знаю, окажется ли затеянная ли Владимиром Путиным сирийская военная операция удачной, — сейчас этого не знает никто, включая самого ВВП. Но я от всей души хотел бы пожелать удачи — и нашим военным в Сирии, и всем нам. В современной войне — особенно в войне с такой организацией, как ИГИЛ, — нет четкой линии фронта. В определенном смысле мы все сейчас находимся на передовой.