Поиск

Омский скульптор собирается открывать новую выставку под рабочим названием «Степь» и готовит к отправке в Санкт-Петербург очередную партию работ.

Уже на пороге в мастерскую омского скульптора Александра Капралова настраиваешься на особый лад – «Большой разбойник» на кресте и табличка Skulptur на двери сразу дают понять, что сейчас попадешь в место необычное. Дальше – больше: сразу за порогом небольшой комнатки одна к одной стоят многочисленные работы, которые Александр Николаевич готовит к отправке на питерскую выставку. Там вот уже полтора года с успехом экспонируются скульптуры омского художника. А в мастерской концентрация искусства на квадратный метр зашкаливает и ошарашивает любого вошедшего.

Впрочем, к «культурному шоку» посетителей скульптор уже привык. Ведь для большинства омичей Александр Капралов – это угловатый «Дон Кихот» с грубыми швами. Для самого же скульптора работа, стоящая у ТЮЗа, – давно пройденный этап.

– Я делал его пятнадцать лет назад. Много времени прошло, сейчас у меня уровень совсем другой. Уже давно предлагаю Дон Кихота срезать и сделать на этом месте дополненную композицию, с Санчо Пансой, осликом... Классно бы получилось! Но договориться не могу, – говорит скульптор.

Александр Капралов создал около шестисот работ. Точное количество не подсчитывал, да уже и невозможно это – многие, неудачные, по его мнению, разбирались и переделывались. А новые скульптуры, хоть все такие же колючие и жесткие, со временем становятся тонкими и ажурными.

Сейчас скульптор планирует выставку под рабочим названием «Степь».

– Живем-то мы здесь недавно – пятьсот лет всего. Как умные люди говорят: если поискать, то в каждом русском можно найти монгольскую кровь, – улыбается Александр Николаевич.

Вот «Воспоминания старого воина». О чем думает: о друге, пронесшем через бои? Об утраченной силе? О неумолимом течении времени? Металлический череп лошади скульптор копировал с настоящего.

«Воспоминания старого воина»

Или «Похищение Европы». Взяв за основу античную мифологию и картину Серова, скульптор намекает – ведь это похищение скоро произойдет снова, если еще не произошло.

Омская мастерская для Александра Капралова – скорее офис. Здесь он рисует, думает, встречается с людьми. А самое главное происходит за сто километров от города, в Москаленках, где скульптор родился и вырос. Поначалу он хотел окончательно перебраться в Омск, но до сих пор так и живет на два дома, перемещаясь туда-обратно по нескольку раз в неделю.

– Просто уже привык к такому раскладу и не хочу ничего менять – ни туда переезжать полностью, ни сюда. Да и в старости здесь делать нечего будет. А сейчас мне это даже в кайф: там три дня одной жизнью пожил, сюда приехал – другой. На людей посмотрел – и обратно. Причем если там и там подолгу задерживаться, то быстро все надоедает, – рассказывает скульптор.

Есть, конечно, и минусы в такой жизни – особенно заметными они становятся, когда надо бы ехать, а на дороге гололед или пурга. Но сейчас у скульптора нет жесткого графика, потому можно позволить себе просто переждать. Конечно, так было не всегда.

– До тридцати лет я ездил зайцем в электричке, бегал от контролеров из вагона в вагон – вот то времена были, – улыбается Александр Николаевич. – Лишние 63 копейки не мог себе позволить потратить. Отец умер, когда мне было десять лет, а мама в сорок лет была уже на пенсии. Поэтому зарабатывать приходилось самому. Хотя и работы было прилично: раньше же всю наглядную агитацию рисовали от руки, кисточкой и краской.

Позже варил табуретки и столы, украшал особняки... Тогдашние студенты худграфа содержали себя сами – кормили, одевали, как-то решали проблемы с жильем. Сегодняшним молодым людям такое даже не снилось. И дело совсем не в том, что работы нет – просто появилась возможность не работать. А у Капралова со товарищи такой возможности не было. Выходит, двигатель прогресса – не только амбиции?

– Желание жить лучше – да, оно, с одной стороны, какое-то не очень желание, жлобское. А с другой – это то, что нас ведет вперед, – резюмирует скульптор.

Рассуждения чем-то смутно напомнили мне монологи-раздумья Евгения Гришковца. Нет, Александр Николаевич не поклонник его творчества, хотя несколько лет назад артисту и дарили скульптуру Капралова, изображавшую человека, сидящего на нарочито игрушечном Пегасе (на фото внизу слева).

– Да, купили, увезли к нему в Калининград. А я на спектакли сейчас вообще редко хожу... Вот разве что недавно был на выступлении Евгения Александровича Евтушенко, мы с ним в хороших отношениях, – поделился Александр Николаевич.

Евтушенко – серьезный коллекционер изобразительного искусства. Выезжать за границу он начал одним из первых, где ему повезло заполучить в коллекцию Матисса, Шагала, Пиросмани... Есть в собрании и работа Пикассо, которую поэту вручил сам Пабло. А восемь лет назад, гастролируя по России, Евтушенко посетил Омск, где увидел скульптуру Капралова.

– Они нашли мой телефон, позвонили, и я через два часа приехал из Москаленок знакомиться. Ему тогда было семьдесят пять – а глаза горят! Мне сейчас пятьдесят шесть, и то уже ничего не надо (улыбается). А Евгений Александрович совсем другой, будто не из нашего мира – такая энергия и мощь в нем чувствуется, – говорит омский скульптор.

Шесть лет назад Евтушенко открыл свою галерею в Переделкино под Москвой. Там есть и работа Капралова.

– К сожалению, не сфотографировал, как моя скульптура среди них стоит. Это небольшие работы, но все подлинники. Конечно, было приятно: где Переделкино, а где Москаленки? И сколько таких Москаленок у нас в стране?

А ведь исключительно чистым искусством Александр Капралов позволил себе заниматься всего-ничего – полтора года назад. До этого приходилось делать скульптуры к магазинам, варить на заказ подарки для губернаторов и бизнесменов.

– К искусству это имеет малое отношение, но жить на что-то надо – заплатить за мастерскую, за материалы, за дом, машину заправить, наконец. А рынок людей ломает, особенно молодых. Когда преподавал, ко мне подходили студенты и спрашивали: как лучше писать – пастозно, мазками, или гладко? Они изначально искали путь, чтобы остаться на плаву и с деньгами. А когда продажи соединяются с искусством, то неизменно берут над ним верх, – отмечает мастер.

Во времена преподавания на худграфе пединститута были у Александра Николаевича дипломники и по скульптуре. Но – увы: по словам самого Капралова, если скульптура в городе не востребована, то и скульпторов в нем не будет никогда. Да и трудоемкий процесс – отдельная история. Рисовать, лепить, отливать, точить – в мастерской от этого образуется слой пыли в несколько сантиметров.

– Я для себя вывел: котлеты – отдельно, мухи – отдельно. На халтуре я зарабатывал деньги, а потом шел в мастерскую. Да, мне есть чего стыдиться. Но делалось это ради творчества. В противном случае не делалось бы ничего и было бы стыднее в десять раз. Такое вот я придумал себе оправдание, – улыбнулся скульптор.

Был момент, когда Александр Николаевич хотел заняться литьем. Нашел на одном заводе старую печь, отремонтировал. Но потом передумал, словно Бог отвел – зачем тебе это, пусть другие льют. Нашел свое – и радуйся, что нашел.

– Евгений Александрович Евтушенко в этот раз посмотрел на меня и говорит: «Саша, а ты изменился. Над тобой кто-то есть, кто-то тебя охраняет», – поделился напоследок скульптор.

Александр Николаевич – счастливый человек. Многим ли удается создать свой, хоть и небольшой, но такой настоящий мирок – не конфликтующий с остальным миром, но и отстоявший право на существование? Да, не все получалось сразу и легко – есть вещи, в которых легко не может быть в принципе. Про муки и радости еще о Микеланджело писали.

Антон Малахевич

Фото автора и БК55

1180

Омский скульптор собирается открывать новую выставку под рабочим названием «Степь» и готовит к отправке в Санкт-Петербург очередную партию работ.

Уже на пороге в мастерскую омского скульптора Александра Капралова настраиваешься на особый лад – «Большой разбойник» на кресте и табличка Skulptur на двери сразу дают понять, что сейчас попадешь в место необычное. Дальше – больше: сразу за порогом небольшой комнатки одна к одной стоят многочисленные работы, которые Александр Николаевич готовит к отправке на питерскую выставку. Там вот уже полтора года с успехом экспонируются скульптуры омского художника. А в мастерской концентрация искусства на квадратный метр зашкаливает и ошарашивает любого вошедшего.

Впрочем, к «культурному шоку» посетителей скульптор уже привык. Ведь для большинства омичей Александр Капралов – это угловатый «Дон Кихот» с грубыми швами. Для самого же скульптора работа, стоящая у ТЮЗа, – давно пройденный этап.

– Я делал его пятнадцать лет назад. Много времени прошло, сейчас у меня уровень совсем другой. Уже давно предлагаю Дон Кихота срезать и сделать на этом месте дополненную композицию, с Санчо Пансой, осликом... Классно бы получилось! Но договориться не могу, – говорит скульптор.

Александр Капралов создал около шестисот работ. Точное количество не подсчитывал, да уже и невозможно это – многие, неудачные, по его мнению, разбирались и переделывались. А новые скульптуры, хоть все такие же колючие и жесткие, со временем становятся тонкими и ажурными.

Сейчас скульптор планирует выставку под рабочим названием «Степь».

– Живем-то мы здесь недавно – пятьсот лет всего. Как умные люди говорят: если поискать, то в каждом русском можно найти монгольскую кровь, – улыбается Александр Николаевич.

Вот «Воспоминания старого воина». О чем думает: о друге, пронесшем через бои? Об утраченной силе? О неумолимом течении времени? Металлический череп лошади скульптор копировал с настоящего.

«Воспоминания старого воина»

Или «Похищение Европы». Взяв за основу античную мифологию и картину Серова, скульптор намекает – ведь это похищение скоро произойдет снова, если еще не произошло.

Омская мастерская для Александра Капралова – скорее офис. Здесь он рисует, думает, встречается с людьми. А самое главное происходит за сто километров от города, в Москаленках, где скульптор родился и вырос. Поначалу он хотел окончательно перебраться в Омск, но до сих пор так и живет на два дома, перемещаясь туда-обратно по нескольку раз в неделю.

– Просто уже привык к такому раскладу и не хочу ничего менять – ни туда переезжать полностью, ни сюда. Да и в старости здесь делать нечего будет. А сейчас мне это даже в кайф: там три дня одной жизнью пожил, сюда приехал – другой. На людей посмотрел – и обратно. Причем если там и там подолгу задерживаться, то быстро все надоедает, – рассказывает скульптор.

Есть, конечно, и минусы в такой жизни – особенно заметными они становятся, когда надо бы ехать, а на дороге гололед или пурга. Но сейчас у скульптора нет жесткого графика, потому можно позволить себе просто переждать. Конечно, так было не всегда.

– До тридцати лет я ездил зайцем в электричке, бегал от контролеров из вагона в вагон – вот то времена были, – улыбается Александр Николаевич. – Лишние 63 копейки не мог себе позволить потратить. Отец умер, когда мне было десять лет, а мама в сорок лет была уже на пенсии. Поэтому зарабатывать приходилось самому. Хотя и работы было прилично: раньше же всю наглядную агитацию рисовали от руки, кисточкой и краской.

Позже варил табуретки и столы, украшал особняки... Тогдашние студенты худграфа содержали себя сами – кормили, одевали, как-то решали проблемы с жильем. Сегодняшним молодым людям такое даже не снилось. И дело совсем не в том, что работы нет – просто появилась возможность не работать. А у Капралова со товарищи такой возможности не было. Выходит, двигатель прогресса – не только амбиции?

– Желание жить лучше – да, оно, с одной стороны, какое-то не очень желание, жлобское. А с другой – это то, что нас ведет вперед, – резюмирует скульптор.

Рассуждения чем-то смутно напомнили мне монологи-раздумья Евгения Гришковца. Нет, Александр Николаевич не поклонник его творчества, хотя несколько лет назад артисту и дарили скульптуру Капралова, изображавшую человека, сидящего на нарочито игрушечном Пегасе (на фото внизу слева).

– Да, купили, увезли к нему в Калининград. А я на спектакли сейчас вообще редко хожу... Вот разве что недавно был на выступлении Евгения Александровича Евтушенко, мы с ним в хороших отношениях, – поделился Александр Николаевич.

Евтушенко – серьезный коллекционер изобразительного искусства. Выезжать за границу он начал одним из первых, где ему повезло заполучить в коллекцию Матисса, Шагала, Пиросмани... Есть в собрании и работа Пикассо, которую поэту вручил сам Пабло. А восемь лет назад, гастролируя по России, Евтушенко посетил Омск, где увидел скульптуру Капралова.

– Они нашли мой телефон, позвонили, и я через два часа приехал из Москаленок знакомиться. Ему тогда было семьдесят пять – а глаза горят! Мне сейчас пятьдесят шесть, и то уже ничего не надо (улыбается). А Евгений Александрович совсем другой, будто не из нашего мира – такая энергия и мощь в нем чувствуется, – говорит омский скульптор.

Шесть лет назад Евтушенко открыл свою галерею в Переделкино под Москвой. Там есть и работа Капралова.

– К сожалению, не сфотографировал, как моя скульптура среди них стоит. Это небольшие работы, но все подлинники. Конечно, было приятно: где Переделкино, а где Москаленки? И сколько таких Москаленок у нас в стране?

А ведь исключительно чистым искусством Александр Капралов позволил себе заниматься всего-ничего – полтора года назад. До этого приходилось делать скульптуры к магазинам, варить на заказ подарки для губернаторов и бизнесменов.

– К искусству это имеет малое отношение, но жить на что-то надо – заплатить за мастерскую, за материалы, за дом, машину заправить, наконец. А рынок людей ломает, особенно молодых. Когда преподавал, ко мне подходили студенты и спрашивали: как лучше писать – пастозно, мазками, или гладко? Они изначально искали путь, чтобы остаться на плаву и с деньгами. А когда продажи соединяются с искусством, то неизменно берут над ним верх, – отмечает мастер.

Во времена преподавания на худграфе пединститута были у Александра Николаевича дипломники и по скульптуре. Но – увы: по словам самого Капралова, если скульптура в городе не востребована, то и скульпторов в нем не будет никогда. Да и трудоемкий процесс – отдельная история. Рисовать, лепить, отливать, точить – в мастерской от этого образуется слой пыли в несколько сантиметров.

– Я для себя вывел: котлеты – отдельно, мухи – отдельно. На халтуре я зарабатывал деньги, а потом шел в мастерскую. Да, мне есть чего стыдиться. Но делалось это ради творчества. В противном случае не делалось бы ничего и было бы стыднее в десять раз. Такое вот я придумал себе оправдание, – улыбнулся скульптор.

Был момент, когда Александр Николаевич хотел заняться литьем. Нашел на одном заводе старую печь, отремонтировал. Но потом передумал, словно Бог отвел – зачем тебе это, пусть другие льют. Нашел свое – и радуйся, что нашел.

– Евгений Александрович Евтушенко в этот раз посмотрел на меня и говорит: «Саша, а ты изменился. Над тобой кто-то есть, кто-то тебя охраняет», – поделился напоследок скульптор.

Александр Николаевич – счастливый человек. Многим ли удается создать свой, хоть и небольшой, но такой настоящий мирок – не конфликтующий с остальным миром, но и отстоявший право на существование? Да, не все получалось сразу и легко – есть вещи, в которых легко не может быть в принципе. Про муки и радости еще о Микеланджело писали.

Антон Малахевич

Фото автора и БК55

1180