Счастье россиян не зависит от экономики: от культа потребления — к вечным ценностям
Поговаривают, будто масс-медиа получили негласное указание исключить из экономических материалов слово «кризис». Мол, называйте как угодно — трансформация, оздоровление, новая реальность — лишь бы не «ужас, ужас, ужас».
Однако разговор пойдет не о том, какие чиновники недалекие, а о том, что самочувствие общества, российского или любого иностранного, от текущего состояния экономики зависит весьма слабо. Подтвердим тезис социологическими выкладками.
Более четверти века российский ВЦИОМ опытным путем высчитывает индекс счастья, или то, насколько счастливыми чувствуют себя наши сограждане. У респондентов спрашивают: «В жизни бывает всякое: и хорошее, и плохое. Но если говорить в целом, вы счастливы или нет?», индекс же рассчитывается как разница суммы положительных («определенно да», «скорее да») и отрицательных ответов («скорее нет», «определенно нет»). Соответственно, чем выше значение индекса, тем счастливее, по мнению ВЦИОМ, конечно, россияне себя ощущают.
За прошедшие 25 лет самое низкое значение индекса (6 пунктов) было предсказуемо зафиксировано в феврале 1992 года. В годы, предшествующие дефолту-98, показатели индекса счастья стабильно превышали позднесоветские, но необъяснимый отказ государства от исполнения своих рублевых обязательств, последовавшие за этим девальвация и всплеск инфляции вновь поумерили оптимистичный социальный пыл страны.
Если же проанализировать социологические срезы удовлетворенности жизнью в периоды кризисов 2008 и 2014 гг., то обнаруживается ряд интересных особенностей. Так, в марте 2008 г. индекс счастья россиян был на одном из пиковых за всю историю наблюдений значении — 62 пункта. В марте 2009 г. (во времена того самого «ужас, ужас, ужас») социальный барометр снизился до 48 пунктов, но уже в сентябре 2009 г., когда, экономика еще не оправилась от спада, вырос до 51 пункта. Напомню, что падение ВВП по итогам 2009 г. составило 7,8%.
В период 2010–2011 гг., когда экономика устойчиво росла (ВВП в 2010 г. прибавил 4,5%, в 2011 г. — 4,3%), ВЦИОМ фиксировал не увеличение, а снижение значений индекса. Так, в сентябре 2010 г. индекс счастья составил те же, что и в марте 2009 г., 48 пунктов, а в сентябре 2011 г. — и вовсе 41 пункт.
Наконец, в апреле 2014 г. индекс достиг наивысшего за новейшую историю показателя в 64 пункта, при этом к ноябрю прошлого года, когда девальвация была в самом разгаре, ценники переписывались каждый день, а страна стояла на пороге потребительского сумасшествия, индекс снизился всего лишь на 5 позиций, до 59 пунктов.
Почему россияне ощущают себя счастливыми? Более половины от всех опрошенных в последние годы стабильно приводят нематериальные аргументы — «есть семья, дети, внуки» или «я и все близкие здоровы». Даже третий по популярности ответ — «у меня есть все, что нужно» — к вещественной стороне жизни имеет косвенное отношение. Что же до «материальной обеспеченности и стабильной зарплаты», то этот ответ идет лишь пятым, ровно на порядок уступая самому популярному про детей и внуков, частотно совпадая с доводом «есть жилье» и лишь на один пункт опережая извечное «нет войны».
Выходит, как ни старались вбить в головы людям, что их расположение духа зависит исключительно от количества денег в карманах, индекса цен на гречку с нефтью или курса рубля к доллару, ничего из этого не получилось. Что, безусловно, очень хорошо.
Но, может, мы в мире одни такие особенные? Отнюдь.
В Великобритании в предкризисном 2007 г. средний уровень удовлетворенности жизнью составлял 7,3 пункта, а в 2008 г., в самый разгар мировых финансовых потрясений, показатель... вырос до 7,5 пункта. Дальше еще интереснее: в 2009 г. удовлетворенность жизнью у британцев слегка упала (до 7,4 пункта), чтобы в 2010 г. снова вернуться на прежние позиции (7,5 пункта). В США ежедневный опрос Гэллапа, проводимый в течение всего 2008 г., зафиксировал падение ощущения счастья американцев от прожитого предыдущего дня всего на 2 п.п., с 89 до 87. И уж вовсе необъяснимым выглядит тот факт, что в Южной Корее, где ВВП на душу населения в 1970–2008 гг. вырос с 800 до 19 тыс. долларов, уровень удовлетворенности жизнью в 1990–2002 гг. снизился с 61 до 47%.
Мир, конечно, продолжает жить алчностью, нетерпением, завистью или разочарованием, однако все более очевидным становится разворот в настроениях людей от насаждаемого в последние десятилетия культа потребления к вечным ценностям: семье, общению, заботе или творчеству. Как пишет британский социолог Джефф Малган, «экономическое положение, безусловно, оказывает определенное воздействие на ощущение счастья, но удивительно, насколько оно невелико».
Современный парадокс российской общественно-экономической жизни заключается в том, что смакование кризисных явлений в экономике порождает в людях страх и желание объединиться вокруг власти. С другой стороны, власть, если не эмпирически, то интуитивно чувствует, что экономические неурядицы нам, по большому счету, «по барабану». Еще один, научно пока не идентифицируемый признак состояния нынешнего российского социума — если Запад фактически заново нащупывает докапиталистический нематериальный менталитет, то нам его и искать не надо, он прекрасно сохранился с советских времен.
Главное — не злоупотребить качественным мироощущением людей. Ведь помимо семьи, детей или внуков есть еще держава, за которую иногда бывает обидно.