Поиск

Чем удивили Европу сибиряки и какая польза от подобных фестивалей? Об этом в интервью нашему еженедельнику в Каннах рассказал известный отечественный кинорежиссёр Никита Михалков.

– Никита Сергеевич, организаторы сходятся во мнении, что за 16 лет это лучший фестиваль. Вы с этим согласны? Неужели омичи смогли удивить Канны, где в год проходит более 800 развлекательных мероприятий?

Никита Михалков: – Вопрос заключается не в том, какой регион хуже или лучше выступил. Омские артисты получили возможность выхода на международную арену. Можно ли говорить о том, что мы оказались в центре внимания зарубежного зрителя? Нет. Да и не нужно. Просто все ребята показали то, что умеют, и домой вернутся с новыми впечатлениями. Это очень важно, и это происходит каждый год с новым регионом страны. С другой стороны, кубанский хор – это класс. А омский хор? Тоже класс. Но всё это вещи известные. Я не думаю, что омскому хору нужно много усилий, чтобы съездить на гастроли в Канны.

Нужно думать о том, как менять форму фестиваля, потому что за 16 лет нет новой крови, импульса, энергетики. Зал полный? Полный. Можно этим удовлетвориться. Но нужно не только показывать, но и самосовершенствоваться. Если не идти навстречу будущему, то рано или поздно это будущее тебя придавит. Хотя, безусловно, знакомство с регионами – важный момент. Мы показываем то, что имеем, и чем шире мы это делаем, тем гармоничнее складывается образ нашей огромной страны.

 Именно Михалкову принадлежит идея этого фестиваля в Каннах. Фото Дмитрия Верхоробина

– Судя по всему, французам на самом деле интересна Россия: на концерте омского хора почти весь зал состоял из европейской публики. Они кричат «Браво», аплодируют, но ведь французы не любят русских. Согласно опросам, Франция называет Россию одной из максимально недружественных к ней стран. Где правда? Почему нас ненавидят?

Н.М.: – А вы какую правду ждёте? Это абсолютно последовательное размывание национального самосознания человека, живущего в России.

Осознанное, спланированное. Сколько ни говори «сладко», сладко не станет, пока кусок сахара в рот не положишь. А мы очень много разговариваем. Мы не вписываемся в систему координат глобализации мира, потому что мы не хотим быть понятными, мы хотим быть понятыми. Но они хотят, чтобы мы были понятными и превратились в интеллектуальный «макдональдс».

– Вот Вы говорите, что форма фестиваля застоялась. Но Вам не кажется, что французы всё-таки хотят видеть классику, будь то выставка ремёсел или русский народный хор?

Н.М.: – Я не говорю о том, чтобы превратить весь фестиваль в современное понимание искусства. Нагадить перед дверью и позвонить – это инсталляция, а сесть гадить и позвонить – перфоманс. Я не об этом. Убеждён, что в любой области, будь то Омск или Красноярск, существуют ещё нераскрытые мощные энергетические силы, которые нужно искать. Хотя я люблю Омск и омичей, в этом городе живут мои друзья, и именно из-за них я приехал на фестиваль в Канны. Потому что оторваться от работы для меня настоящая пытка.

– Как человек, которые неравнодушен к Омску, можете со стороны сказать, есть ли у нас имидж области? По этому поводу многие спорят, кто-то говорит, что он есть, кто-то, что его нужно создавать…

Н.М.: – Что такое имидж? Мне странен этот вопрос. Давайте, к примеру, создадим имидж области. И что? Все тут же начнут собирать фольклор Омской области, костюмы, опираться на традиционные ремесленные промыслы? Сепаратно думать об имидже города или области – это ошибка. Думать нужно об имидже страны. Кто мы такие? Когда ты летишь девять часов на самолёте, сложно поверить, что под его крылом твоя огромная страна. С разной культурой, религией, но с людьми, говорящими на твоём родном языке. Ваш хор – это уже имидж, но этого мало. Я имею в виду пульсирующее, живое, нормальное развитие. И вообще слово имидж какое-то неправильное. Уж лучше слово образ.

 У мэтра есть друзья и в Омске. Фото Дмитрия Верхоробина

– Но ведь есть конкуренция между регионами, и этого отрицать нельзя. За МКАДом это очень остро чувствуется. Есть космополитичная Москва, а есть регионы, которые дерутся между собой с помощью бюджетов и имиджа. Мы пытаемся доказать, что мы лучше. Это хорошо или плохо?

Н.М.: – Конкуренция – вещь хорошая и нужная. Чем отличается патриотизм от шовинизма? Патриотизм – это когда я говорю, что люблю своё родное и призываю вас любить это же. Шовинизм – это когда я говорю, что мы лучше вас. Что у меня хорошо, а у вас плохо. Но считать чужое поражение своей победой – большая ошибка. Я очень люблю Москву, в которой я родился. Но уверен, что если есть что-то чистое в стране, то это регионы. И чем дальше от Москвы, тем чище. Главное, чтобы они не удовлетворялись тем, что они лучше соседей. Это бесперспективно.

Потерянная идеология

– Никита Сергеевич, но если не держать в голове мысль о том, что у нас лучше, чем в соседних городах, со своей родной земли все убегут. Людей ведь нужно чем-то удерживать в своих городах.

Н.М.: – Удерживать кого-то и хватать за руку – вещь неблагородная. Это при советской власти паспорта выдавали после армии, а до этого времени ты жил со справкой. Есть более страшные и глобальные вещи, такие как состояние русской деревни и отношение к своей родной земле. Брошенные деревни – это национальная катастрофа. Можно заботиться об имидже города и чистить улицы, но самое дорогое, что есть у человечества – это земля. Когда люди уходят из деревни в города – это правильно, потому что в деревне им нечего делать. Чтобы не уходили, нужна ясная государственная политика. Нужно тратить огромные деньги на воспитание, образование и на освоение своей территории. Прижали всех мегаполисом, а миллионы гектар земли взывают о помощи. Их вспахивали сотни лет, а сейчас они заросли бурьяном. Мы ведь понимаем, что нас кормить никто не будет. Когда выяснится, что у нас ничего нет, «ножки Буша» нас не спасут.

– Но как вернуть молодёжь на землю, если им 24 часа в сутки с телевизора полощут мозги на тему – бери от жизни всё? Всё можно взять только в мегаполисе, но не в деревне.

Н.М.: – В стране нет идеологии. Никакой. Сегодня идеология такая – завтра ты должен есть больше, чем сегодня. И всё. Не знаю, где политика государства. Я делаю всё, что возможно на своём уровне, но не хожу на Болотную площадь и не взываю к восстанию. Столыпин когда-то сказал: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия». Я его перефразирую: великие потрясения нужны тем, кому есть куда уехать. А вот великая Россия нужна тем, кто хочет здесь жить. По-моему, в этом случае возникает изменение вектора. Прозревают люди. Как привлечь людей на землю? Любая реформа связана с насилием. Но есть насилие понятное, а есть непонятное. Вот насилие демократов и либералов – непонятное. А человеку без высшего экономического образования должно быть всё ясно. Он должен его понять и принять. Как говорил Линкольн, можно обманывать часть народа, но весь народ обмануть невозможно. Я с трудом представляю, как лет через 120 оценят Ельцина.

 Никита Сергеевич оценил выступление сибирских талантов. Фото Дмитрия Верхоробина

– Ваше предположение?

Н.М.: – Преступник. Разрушить страну из-за личных амбиций, из-за обиды, и обмануть себя самого, что это хорошо – я не верю, что Ельцин сделал это потому, что он враг своей страны. Но масштаб мышления для огромной страны не может уместиться в масштабе работника, руководящего областью. Сейчас разрушилась связь времён. Война однажды сплотила людей – и молодых, и старых, и начальство, и подчинённых. Люди, которые руководили страной и которые жили в этой стране – они были родные, потому что пережили вместе одну страшную катастрофу. А потом страна развалилась за три дня. Стержень страха вымыли, а ничего другого не было. Огромная страна не может жить без идеологии.

– Вы хорошо общаетесь с Путиным и говорите о том, что в стране нет идеологии. Как так?

Н.М.: – Если бы я ему говорил, что идеология есть, хотя её на самом деле нет, было бы странно. Но я ему говорю то же самое – идеологии нет.

– Это и на СМИ отражается. Ненормально, когда в выпусках новостей из 30 минут 25 занимает криминал и ЧП.

Н.М.: – А кто будет смотреть телевизор, если поставить вместо всего это научно-популярные передачи? Политика должна заключаться не в том, чтобы перестать показывать криминал – его от этого меньше всё равно не станет. Ведь не идиоты были большевики, когда строили БАМ или осваивали целину. Они искали общее дело для народа. Вспомните, как в советское время школьники собирали макулатуру, как соревновались друг с другом. Так рождался социум. Как говорил мой отец, сегодня дети, а завтра народ. Надо убраться в стране. Физически убраться. Нужен фонд поощрения людей, которые не выкинули окурок, а потом поняли, что если ты этого не сделал – тебя поощрили. Выкинул – оштрафовали. Общее дело должно быть государственным, равно как и воспитание, которого больше нет. Мы обучаем менеджеров, но ребёнок сам должен выбирать, не надо его насиловать. Воспитывать детей нужно, когда они поперёк кровати лежат, а не вдоль. Нужно жить ради того, ради чего можно умереть. Значит, мы должны понять, ради чего можно умереть. А этого нет. А это идеология. Психология русского человека свелась к тому, что его радужное будущее заключается в том, что если он сегодня съёл два куска колбасы, то завтра получит три.

 Омский концерт стал одним из лучших за историю фестиваля. Фото Дмитрия Верхоробина

– Никита Сергеевич, расскажите про вашу экранизацию «Солнечного удара» Бунина. Вы столько лет хотели её снять…

Н.М.: – 37 лет я думал над этим и не мог понять. Потом пришла идея, я понял, о чём нужно снимать кино. У моего героя один вопрос – как это случилось? Почему солнечный удар 1907 года закончился ноябрём 1920? Я не даю ответа, но, как мне кажется, он понятен, хотя нигде не продекларирован. В фильме зашифровано очень много, и для меня это самая таинственная картина. Знаете, меня мама всегда учили не спрашивать «За что?», а говорить «Зачем?». Казалось бы, за что мне это, господи? Нет. Зачем. Если ты вдумываешься в вопрос «Зачем?», ты поймёшь «За что?». Надо мной издевались, когда говорили, что цунами в Японии не просто так, что Михалков с ума сошёл, что японцев наказал Бог за безверие. Бред. Я не говорю, что Бог наказал. Мы теряем уважение к жизни, смерти, природе человека. И за это получаем то, что получаем. Вопрос не в том, что японцы неверующие. Это всем наказание и предупреждение.

Когда где-то в Таиланде 300 тысяч человек погибли из-за цунами, когда пожары во всей России были… Тогда шла «Новая волна» в Юрмале в прямом эфире, но никто даже не вспомнил об этом. Не нужно фарисейски изображать соболезнования, но хочется, чтобы те, кто сидит и хохочет в зале, вспомнили. Как говорил Чехов, за дверью счастливого человека должен стоять кто-нибудь с молоточком, постоянно стучать и напоминать, что есть несчастные и что после непродолжительного счастья наступает несчастье. Вот об этом нужно помнить.

Досье

Никита Михалков, советский и российский актёр, кинорежиссёр, сценарист и продюсер, народный артист РСФСР. Председатель Союза кинематографистов России. Лауреат кинопремии «Оскар» (1994) в номинации «Лучший фильм на иностранном языке» за фильм «Утомлённые солнцем». Родился в Москве в 1945 году.

Постоянный адрес статьи: http://www.omsk.aif.ru/culture/article/38743

Чем удивили Европу сибиряки и какая польза от подобных фестивалей? Об этом в интервью нашему еженедельнику в Каннах рассказал известный отечественный кинорежиссёр Никита Михалков.

– Никита Сергеевич, организаторы сходятся во мнении, что за 16 лет это лучший фестиваль. Вы с этим согласны? Неужели омичи смогли удивить Канны, где в год проходит более 800 развлекательных мероприятий?

Никита Михалков: – Вопрос заключается не в том, какой регион хуже или лучше выступил. Омские артисты получили возможность выхода на международную арену. Можно ли говорить о том, что мы оказались в центре внимания зарубежного зрителя? Нет. Да и не нужно. Просто все ребята показали то, что умеют, и домой вернутся с новыми впечатлениями. Это очень важно, и это происходит каждый год с новым регионом страны. С другой стороны, кубанский хор – это класс. А омский хор? Тоже класс. Но всё это вещи известные. Я не думаю, что омскому хору нужно много усилий, чтобы съездить на гастроли в Канны.

Нужно думать о том, как менять форму фестиваля, потому что за 16 лет нет новой крови, импульса, энергетики. Зал полный? Полный. Можно этим удовлетвориться. Но нужно не только показывать, но и самосовершенствоваться. Если не идти навстречу будущему, то рано или поздно это будущее тебя придавит. Хотя, безусловно, знакомство с регионами – важный момент. Мы показываем то, что имеем, и чем шире мы это делаем, тем гармоничнее складывается образ нашей огромной страны.

 Именно Михалкову принадлежит идея этого фестиваля в Каннах. Фото Дмитрия Верхоробина

– Судя по всему, французам на самом деле интересна Россия: на концерте омского хора почти весь зал состоял из европейской публики. Они кричат «Браво», аплодируют, но ведь французы не любят русских. Согласно опросам, Франция называет Россию одной из максимально недружественных к ней стран. Где правда? Почему нас ненавидят?

Н.М.: – А вы какую правду ждёте? Это абсолютно последовательное размывание национального самосознания человека, живущего в России.

Осознанное, спланированное. Сколько ни говори «сладко», сладко не станет, пока кусок сахара в рот не положишь. А мы очень много разговариваем. Мы не вписываемся в систему координат глобализации мира, потому что мы не хотим быть понятными, мы хотим быть понятыми. Но они хотят, чтобы мы были понятными и превратились в интеллектуальный «макдональдс».

– Вот Вы говорите, что форма фестиваля застоялась. Но Вам не кажется, что французы всё-таки хотят видеть классику, будь то выставка ремёсел или русский народный хор?

Н.М.: – Я не говорю о том, чтобы превратить весь фестиваль в современное понимание искусства. Нагадить перед дверью и позвонить – это инсталляция, а сесть гадить и позвонить – перфоманс. Я не об этом. Убеждён, что в любой области, будь то Омск или Красноярск, существуют ещё нераскрытые мощные энергетические силы, которые нужно искать. Хотя я люблю Омск и омичей, в этом городе живут мои друзья, и именно из-за них я приехал на фестиваль в Канны. Потому что оторваться от работы для меня настоящая пытка.

– Как человек, которые неравнодушен к Омску, можете со стороны сказать, есть ли у нас имидж области? По этому поводу многие спорят, кто-то говорит, что он есть, кто-то, что его нужно создавать…

Н.М.: – Что такое имидж? Мне странен этот вопрос. Давайте, к примеру, создадим имидж области. И что? Все тут же начнут собирать фольклор Омской области, костюмы, опираться на традиционные ремесленные промыслы? Сепаратно думать об имидже города или области – это ошибка. Думать нужно об имидже страны. Кто мы такие? Когда ты летишь девять часов на самолёте, сложно поверить, что под его крылом твоя огромная страна. С разной культурой, религией, но с людьми, говорящими на твоём родном языке. Ваш хор – это уже имидж, но этого мало. Я имею в виду пульсирующее, живое, нормальное развитие. И вообще слово имидж какое-то неправильное. Уж лучше слово образ.

 У мэтра есть друзья и в Омске. Фото Дмитрия Верхоробина

– Но ведь есть конкуренция между регионами, и этого отрицать нельзя. За МКАДом это очень остро чувствуется. Есть космополитичная Москва, а есть регионы, которые дерутся между собой с помощью бюджетов и имиджа. Мы пытаемся доказать, что мы лучше. Это хорошо или плохо?

Н.М.: – Конкуренция – вещь хорошая и нужная. Чем отличается патриотизм от шовинизма? Патриотизм – это когда я говорю, что люблю своё родное и призываю вас любить это же. Шовинизм – это когда я говорю, что мы лучше вас. Что у меня хорошо, а у вас плохо. Но считать чужое поражение своей победой – большая ошибка. Я очень люблю Москву, в которой я родился. Но уверен, что если есть что-то чистое в стране, то это регионы. И чем дальше от Москвы, тем чище. Главное, чтобы они не удовлетворялись тем, что они лучше соседей. Это бесперспективно.

Потерянная идеология

– Никита Сергеевич, но если не держать в голове мысль о том, что у нас лучше, чем в соседних городах, со своей родной земли все убегут. Людей ведь нужно чем-то удерживать в своих городах.

Н.М.: – Удерживать кого-то и хватать за руку – вещь неблагородная. Это при советской власти паспорта выдавали после армии, а до этого времени ты жил со справкой. Есть более страшные и глобальные вещи, такие как состояние русской деревни и отношение к своей родной земле. Брошенные деревни – это национальная катастрофа. Можно заботиться об имидже города и чистить улицы, но самое дорогое, что есть у человечества – это земля. Когда люди уходят из деревни в города – это правильно, потому что в деревне им нечего делать. Чтобы не уходили, нужна ясная государственная политика. Нужно тратить огромные деньги на воспитание, образование и на освоение своей территории. Прижали всех мегаполисом, а миллионы гектар земли взывают о помощи. Их вспахивали сотни лет, а сейчас они заросли бурьяном. Мы ведь понимаем, что нас кормить никто не будет. Когда выяснится, что у нас ничего нет, «ножки Буша» нас не спасут.

– Но как вернуть молодёжь на землю, если им 24 часа в сутки с телевизора полощут мозги на тему – бери от жизни всё? Всё можно взять только в мегаполисе, но не в деревне.

Н.М.: – В стране нет идеологии. Никакой. Сегодня идеология такая – завтра ты должен есть больше, чем сегодня. И всё. Не знаю, где политика государства. Я делаю всё, что возможно на своём уровне, но не хожу на Болотную площадь и не взываю к восстанию. Столыпин когда-то сказал: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия». Я его перефразирую: великие потрясения нужны тем, кому есть куда уехать. А вот великая Россия нужна тем, кто хочет здесь жить. По-моему, в этом случае возникает изменение вектора. Прозревают люди. Как привлечь людей на землю? Любая реформа связана с насилием. Но есть насилие понятное, а есть непонятное. Вот насилие демократов и либералов – непонятное. А человеку без высшего экономического образования должно быть всё ясно. Он должен его понять и принять. Как говорил Линкольн, можно обманывать часть народа, но весь народ обмануть невозможно. Я с трудом представляю, как лет через 120 оценят Ельцина.

 Никита Сергеевич оценил выступление сибирских талантов. Фото Дмитрия Верхоробина

– Ваше предположение?

Н.М.: – Преступник. Разрушить страну из-за личных амбиций, из-за обиды, и обмануть себя самого, что это хорошо – я не верю, что Ельцин сделал это потому, что он враг своей страны. Но масштаб мышления для огромной страны не может уместиться в масштабе работника, руководящего областью. Сейчас разрушилась связь времён. Война однажды сплотила людей – и молодых, и старых, и начальство, и подчинённых. Люди, которые руководили страной и которые жили в этой стране – они были родные, потому что пережили вместе одну страшную катастрофу. А потом страна развалилась за три дня. Стержень страха вымыли, а ничего другого не было. Огромная страна не может жить без идеологии.

– Вы хорошо общаетесь с Путиным и говорите о том, что в стране нет идеологии. Как так?

Н.М.: – Если бы я ему говорил, что идеология есть, хотя её на самом деле нет, было бы странно. Но я ему говорю то же самое – идеологии нет.

– Это и на СМИ отражается. Ненормально, когда в выпусках новостей из 30 минут 25 занимает криминал и ЧП.

Н.М.: – А кто будет смотреть телевизор, если поставить вместо всего это научно-популярные передачи? Политика должна заключаться не в том, чтобы перестать показывать криминал – его от этого меньше всё равно не станет. Ведь не идиоты были большевики, когда строили БАМ или осваивали целину. Они искали общее дело для народа. Вспомните, как в советское время школьники собирали макулатуру, как соревновались друг с другом. Так рождался социум. Как говорил мой отец, сегодня дети, а завтра народ. Надо убраться в стране. Физически убраться. Нужен фонд поощрения людей, которые не выкинули окурок, а потом поняли, что если ты этого не сделал – тебя поощрили. Выкинул – оштрафовали. Общее дело должно быть государственным, равно как и воспитание, которого больше нет. Мы обучаем менеджеров, но ребёнок сам должен выбирать, не надо его насиловать. Воспитывать детей нужно, когда они поперёк кровати лежат, а не вдоль. Нужно жить ради того, ради чего можно умереть. Значит, мы должны понять, ради чего можно умереть. А этого нет. А это идеология. Психология русского человека свелась к тому, что его радужное будущее заключается в том, что если он сегодня съёл два куска колбасы, то завтра получит три.

 Омский концерт стал одним из лучших за историю фестиваля. Фото Дмитрия Верхоробина

– Никита Сергеевич, расскажите про вашу экранизацию «Солнечного удара» Бунина. Вы столько лет хотели её снять…

Н.М.: – 37 лет я думал над этим и не мог понять. Потом пришла идея, я понял, о чём нужно снимать кино. У моего героя один вопрос – как это случилось? Почему солнечный удар 1907 года закончился ноябрём 1920? Я не даю ответа, но, как мне кажется, он понятен, хотя нигде не продекларирован. В фильме зашифровано очень много, и для меня это самая таинственная картина. Знаете, меня мама всегда учили не спрашивать «За что?», а говорить «Зачем?». Казалось бы, за что мне это, господи? Нет. Зачем. Если ты вдумываешься в вопрос «Зачем?», ты поймёшь «За что?». Надо мной издевались, когда говорили, что цунами в Японии не просто так, что Михалков с ума сошёл, что японцев наказал Бог за безверие. Бред. Я не говорю, что Бог наказал. Мы теряем уважение к жизни, смерти, природе человека. И за это получаем то, что получаем. Вопрос не в том, что японцы неверующие. Это всем наказание и предупреждение.

Когда где-то в Таиланде 300 тысяч человек погибли из-за цунами, когда пожары во всей России были… Тогда шла «Новая волна» в Юрмале в прямом эфире, но никто даже не вспомнил об этом. Не нужно фарисейски изображать соболезнования, но хочется, чтобы те, кто сидит и хохочет в зале, вспомнили. Как говорил Чехов, за дверью счастливого человека должен стоять кто-нибудь с молоточком, постоянно стучать и напоминать, что есть несчастные и что после непродолжительного счастья наступает несчастье. Вот об этом нужно помнить.

Досье

Никита Михалков, советский и российский актёр, кинорежиссёр, сценарист и продюсер, народный артист РСФСР. Председатель Союза кинематографистов России. Лауреат кинопремии «Оскар» (1994) в номинации «Лучший фильм на иностранном языке» за фильм «Утомлённые солнцем». Родился в Москве в 1945 году.

Постоянный адрес статьи: http://www.omsk.aif.ru/culture/article/38743