Омск-Информ
ЛентаЖурнал
Поиск

Президент России Владимир Путин в очередной раз вошел в историю. Но уже не крепким словом, которые раньше делали его ближе к народу, а совсем наоборот: одним росчерком пера он «укоротил» великий и могучий русский язык. Президент подписал принятые ранее Госдумой изменения в «Закон о СМИ», дополнив перечень запретов словами: «...и материалов, содержащих нецензурную брань».

Для справки: 

Так же вчера вступили в силу новые санкции Кодекса об административных правонарушениях, за «Изготовление или распространение продукции средства массовой информации, содержащего нецензурную брань». За такое нарушение юрлиц будут карать штрафом от 20 тыс. руб. до 200 тыс. руб., должностных лиц – от 5 тыс. руб. до 20 тыс. руб. и граждан – от 2 тыс. руб. до 3 тыс. руб. Во всех случаях штраф будет сочетаться с конфискацией «предмета административного правонарушения». 

Создав за свою журналистскую практику километры текстов, я вполне легко обходился без единого мата. Но вот сейчас, ей богу, как-то даже трудно подобрать подходящие слова. Дело не в том, что мне захотелось обругать по-русски авторов этих поправок – вице-спикера Госдумы единоросса Сергея Железняка, его политического единомышленника, выходца из Селигера Роберта Шлегеля и справоросса Илью Пономарева. (Думаю, за время обсуждения законопроекта их карма и без того потяжелела на три, а то и на тридцать три этажа). Проблема в том, что авторы поправок вряд ли сами поняли, что именно они запретили: фигуру речи, образ мыслей или что? Я думаю, это все-таки некие абстрактные идиомы, под которые можно подогнать какие угодно слова, если направлены против представителей власти. И попробую это обосновать.

Никакого перечня запрещенных слов к законопроекту, конечно, не приложено. Так значит, речь идет не о словах? Сам Железняк признал, что «пытаться прописать в законе те слова, которые нельзя употреблять, было бы тотальной глупостью». В то же время видимо «тотальной умностью» Железняк считает толкование экспертов и судебную практику, которая только будет наработана. Вот эту будущую и уже существующую практику, от которой целиком будет зависеть судьба неугодных СМИ, и хотелось бы обсудить.

Начнем с того, что нецензурная брань – это далеко не только матерные слова, которые вменяемые СМИ и так не употребляют.

Для справки: 

Согласно классификации лингвиста Владимира Жельвиса, нецензурная (грубейшая бранная) лексика делится на пять частей. Первая – собственно мат, или матизмы, – это производные от малого количества слов, имеющих отношение к совокуплению и половым органам. Вторая – скатологизмы – относятся к «телесному низу», менее грубому обозначению частей тела «ниже пояса», продуктам и процессу выделения, а также прочим табуированным физиологическим процессам. Третья – зоовокативы – это ругательства, сравнивающие человека с животными (сюда относятся, вместе с «сукой» и «кобелем», «козел», «баран», «собака», «олень» и т.д.). Четвертая – богохульства (например, «с…нь господня»). Пятая – номинации, другие грубые ругательства, оскорбляющие по социальному, гендерному, интеллектуальному и другим признакам («дурак», «идиот», «педераст»).  

Обратимся к афоризмам Владимира Путина: «В ответ на предложение, чтобы российские военнослужащие сейчас приняли участие в операции в Ираке, так и хочется сказать: «Нашли дураков».

«Если человека все устраивает, то он полный идиот. Здорового человека в нормальной памяти не может всегда и все устраивать».

Вот скажите, если бы в этом случае СМИ спорили с президентом о том, являются ли слова «идиот» и «дурак» нецензурными – кто остался бы в дураках? Вот то-то. Хотя очевидно, что если бы эти слова не имели ругательный (бранный) смысл, то в них вообще не было бы ни какого смысла. А кто поверит, что президент может говорить бессмыслицу?

Вообще, если под запретом оказались сами слова, то мы всегда можем обойтись и без них или почти без них. Самый простой способ – рифмовка, он получил наиболее широкое распространение в СМИ во время конфликта Филиппа Киркорова с журналисткой Ириной Ароян. Без всяких последствий журналисты писали, что певец обозвал девушку словом, которое сам срифмовал со словом «звезда». И все без труда понимали, о чем речь. То есть без всякого ущерба для себя и редакции я спокойно могу сказать: «Депутат не балуй, а то на выборах получишь… например, буй». И любому эксперту потом скажу: это мое авторское сокращение от слова «буйство» в значении «народное негодование».

Другой известный способ, распространенный в эфирных СМИ, – так называемое запикивание. Дальновидный депутат, соавтор «антиматерного» закона Илья Пономарев это предусмотрел: мол, если есть первая и последняя буква, а между ними точки, то все поймут, что вы хотели сказать, поэтому оценивать значение слова тоже будет эксперт. Ну что же, извольте: «Ваш закон, ребята, одновременно ху…й и п…й». И как потом депутаты и их эксперты мне будут доказывать, что именно я имел в виду? «Одновременно худой и плоховатый». Да, именно так. Мое деликатное сознание ничего другого спроецировать в печати и не могло. Почему точки? Опять же в силу воспитания: я и эти слова считаю неприемлемыми для высокого стиля. А если истец подумал иное – это уже, извините, как говорят, каждый мыслит в силу своей испорченности.

Можно обойтись вообще без слов – тогда и точки не нужны. Здесь опять же лучше президента, наверное, никто не сказал. Владимир Путин: «Если кто не верит, что все поднимется, то у того никогда и не поднимется» (Зал взрывается от смеха). Может мне депутат или эксперт сказать, что имел в виду президент и почему смеялись люди в зале? Конечно, он имел в виду слово «настроение», как же иначе.

Куда все забавнее с так называемыми словами-зоовокативами. Если я назову политика (или кого угодно) орлом – значит, я его похвалил, верно? А если петухом? Здесь опять же все зависит от эксперта. Если в таковые привлечь биолога – одно дело. Если смотрящего с зоны – совсем другое. И здесь мой вам совет: хотите кого-нибудь назвать козлом – скажите «козел отпущения». Тогда любой эксперт скажет, что это не более чем безобидная крылатая фраза.

То, что любой эксперт может легко оспорить даже самую грубейшую матерщину, мы помним опять же из пресловутого дела «о розовой кофточке». Вот фрагмент экспертного заключения заведующего отделом экспериментальной лексикографии Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН, доктора филологических наук, профессора А.Н. Баранова (сделано по запросу адвокатов Киркорова, нецензурные слова преобразованы):

«Во фразе (2) «Ф. Киркоров: А?! А? Да мне… да мне по-х..ю, как Вы напишете… Так же, как и Вы… Я не люблю непрофессионалов! Непрофессионалам тут делать нечего!» И. Ароян приписывается отрицательная характеристика – непрофессионализм, при этом используется слово литературного русского языка, которое не относится к числу неприличных.

Фраза (3) «И. Ароян (презрительно): А вы научитесь себя вести. «Звезда».

Ф. Киркоров (рифмуя): Да… Пи..а!» многозначна: это может быть и приписывание И. Ароян отрицательной характеристики, и языковая игра. Только говорящий может пояснить то, что он имел в виду». http://ru.wikipedia.org/wiki/%D1%EA%E0%ED%E4%E0%EB_%CA%E8%F0%EA%EE%F0%EE%E2_%97_%C0%F0%EE%FF%ED

Имею я право «запикивать» или «заточивать» слова эксперта в случае исследовательского подхода к теме? На этот счет поправки к закону ничего не говорят. Или поставим вопрос иначе: имею я право цитировать ПУБЛИЧНЫЕ выступления известных политиков? Таких как Владимир Жириновский, например? И хотя «Закон о СМИ» дает мне полное право цитировать политиков, особенно во время публичных мероприятий, я все же не рискну этого делать. Если хотите знать, как бывший вице-спикер Госдумы защищал право на публичное употребление матерных слов, смотрите отрывок его выступления перед светилами русской лингвистики: http://zhirik.ukrhost.com/index.php?go=Content&id=3.

В общем, со словами более или менее все ясно: «только говорящий будет знать, что они означают». А значит, их всегда можно истолковать в пользу тех, кто больше прав. В смысле, кто БОЛЬШЕ, тот и будет прав. Поэтому большинство моих коллег сошлись во мнении, что новый закон нацелен скорее на образ мыслей. На неугодные СМИ.

И здесь, я думаю, без проституции не обошлось. Речь о скандале, развязанном единороссами в лице депутата Госдумы Андрея Исаева вокруг статьи в «Московском Комсомольце» «Политическая проституция сменила пол» (от 16 марта 2013 года). Единороссы заявили, что статья «содержит оскорбительные высказывания в адрес российских женщин, в том числе лично Ирины Яровой, Екатерины Лаховой, Ольги Баталиной». Хозяин этой газеты Павел Гусев является по совместительству председателем Союза журналистов Москвы и комиссии Общественной палаты по поддержке средств массовой информации, пишут депутаты в своем обращении к главе Следственного комитета РФ. Куда только не обращались депутаты – и в Роскомнадзор, и в МВД, и в Общественный совет при президенте, в Союз журналистов Москвы... По всему было видно, что задача одна – поднять как можно больше шума из ничего.  

Другие депутаты стали дружно утихомиривать своих коллег, что только подогревало интерес журналистов к этой теме. Все вспомнили, что понятие «политическая проституция» – это не оскорбление, а фигура речи, активно употребляемая в политике еще с XVIII века. Но было поздно: под эту шумиху и приняли в последнем чтении поправки к «Закону о СМИ» и в КоАП относительно нецензурной брани. Вот и весь сказ. На мой взгляд, вся эта «сутенерско-проститутская» риторика была направлена на то, чтобы сбалансировать в общественном сознании слишком критическое обсуждение в СМИ «антиматерных поправок».

Кстати, тот же Жириновский, еще недавно яростно защищавший право русских на мат, во время обсуждения поправок не сказал ни слова против единороссам. Зато так же яростно (правда, уже без мата) предложил отобрать «МК» у его владельца и главного редактора Павла Гусева из-за «проституток». Вот кто он после этого?

Вообще, в этом случае интересны не столько сами поправки, сколько то, как изощренно их «прокачали».

Изначально ввести санкции за нецензурную брань в СМИ еще в августе 2012 года предложил Роскомнадзор: под предлогом обнаружения мата на сайте радио «Эхо Москвы», в электронных изданиях «Ридус», «Грани.ру», журнале Andy Warhol`s Interview и др., а также в телепрограммах «Дом-2» и «Камеди Клаб». Но когда поправки внесли депутаты, правительство подвергло законопроект критике. В официальном отзыве глава аппарата правительства, вице-премьер Владислав Сурков указал, что часть 2 статьи 13.21 КоАП и так предусматривает ответственность за нарушения при распространении вредной для детей информации, а поправки позволят должностным лицам «произвольно выбирать нормы, подлежащие применению в конкретном случае». Позднее замглавы Минкомсвязи Алексей Волин заявил, что законопроект имеет ряд существенных изъянов, важнейший из которых – его смысловая неопределенность. В ведомстве опасаются, что закон будет применяться выборочно, а его расплывчатые формулировки могут быть использованы в целях коррупции, особенно в регионах.

То есть никто не скажет, что власть Путина-Медведева как-то ограничила свободу слова. Это сделали депутаты, и точка. «Медведевские» вроде как были против, «путинские» – защищали детей от мата. Какое ограничение свободы слова? Ни про какие слова в законе не сказано вовсе. «Брань» – это никакие ни слова. Это вообще непонятно что – на усмотрение власти и ее экспертов. Как говорил Шариков, «браниться в эсэсэсэре только профессорам разрешается». А журналист всегда будет в шапке дурак и без шапки – дурак. Вот только теперь не знаю – это русская поговорка или уже нецензурная брань?

Примечание! 

Обращаю внимание надзорных органов: все ссылки на источники приведены исключительно с целью изучения судебной практики и имеют исследовательскую ценность, так же как многочисленные словари и толкования. Если я в данном случае пострадаю, то прошу вместе со мной привлечь к ответственности следующих исследователей применения русского мата и нецензурной брани: 

1. Басинский П. Четвертая правда Ангелова-Атанасова М. Топонимия на горнооряховско. Велико Търново, 1996. 2. Балкански Т. Западнородопските власи: Етнос. Етнонимия. Ономастика. Велико Търново, 1996. 3. Брандт Р. Кое-что о нескольких словах // Русский филологический вестник, 1915, № 3/4. 4. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусскаго языка. С.-Пб. - М., 1909, т. 4, ст. 1244. 5. Ильина Н.И. Дороги и судьбы. М., 1991. 6. Ковалев Г.Ф. Ономастические этюды: писатель и имя. Воронеж, 2002. 7. Липкин С.И. Квадрига. М., 1997. 8. Михайлин В.Ю. Русский мат как мужской обсценный код: проблема происхождения и эволюции статуса // Новое литературное обозрение, 2000, №43. 9. Успенский Б.А. Избранные труды. В 3-х т. М., 1996, т.2. 10. Чуковская Л.К. Записки об Анне Ахматовой. СПб. - Харьков, 1996. 11. Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд. М., 1981, вып. 8, с. 114. 12. Берберова Н.Н. Курсив мой. - М., 1999. 13. Бунин И.А. Окаянные дни. Воспоминания. Статьи. - М., 1990. 14. Бунин И.А. Освобождение Толстого // Собр. соч. в 9 т. - М., 1967. - Т. 9. 15. Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. - М., 1998. 16. Горький А.М. О литературе. - М., 1953. 17. Иванов В.В. Собр. соч. в 8 т. - М., 1978. - Т. 8. 18. Кони А.Ф. Воспоминания о писателях. - М., 1989. 19. Корягин С.В. Непристойные фамилии у донского казачества // Летопись историко-родословного общества в Москве. - 1997. - №4-5. 20. Литературная газета. - 2004. - № 37. 21. Лотман Ю.М. Не-мемуары // Лотмановский сборник. - М., 1995. - Вып.1. 22. Мандельштам Н.Я. Вторая книга. - М., 1999. 23. Маяковский. 24. Несмелов А. «Переходя границу» // Поэзия русского зарубежья. - М., 2001. 25. Одоевцева И.В. На берегах Сены. - М., 1989. 26. Платонов А.П. Записные книжки. Материалы к биографии. - М., 2000. 27. Розанов В.В. Уединенное. - М., 2002. 28. Роскина Н. «Как будто прощаюсь снова...» // Звезда. - 1989. - № 6. 29. Сарнов Б. Юмористические записи и выписки // Вопросы литературы. - 2002. - № 3. 30. Цепляев В. Эдуард Лимонов: «Да положил я на читателя!» // Аргументы и факты. - 2004. - № 20. - С. 20. 31. Чуковский К.И. Дневник 1901-1929. - М., 1991. 32. Шаховская З.А. В поисках Набокова. Отражения. - М., 1991. 33. Шигарева Ю. Мат - слова священные // Аргументы и факты. - 1999. - № 38. - С. 19.

1874Александр Лабыкин

Президент России Владимир Путин в очередной раз вошел в историю. Но уже не крепким словом, которые раньше делали его ближе к народу, а совсем наоборот: одним росчерком пера он «укоротил» великий и могучий русский язык. Президент подписал принятые ранее Госдумой изменения в «Закон о СМИ», дополнив перечень запретов словами: «...и материалов, содержащих нецензурную брань».

Для справки: 

Так же вчера вступили в силу новые санкции Кодекса об административных правонарушениях, за «Изготовление или распространение продукции средства массовой информации, содержащего нецензурную брань». За такое нарушение юрлиц будут карать штрафом от 20 тыс. руб. до 200 тыс. руб., должностных лиц – от 5 тыс. руб. до 20 тыс. руб. и граждан – от 2 тыс. руб. до 3 тыс. руб. Во всех случаях штраф будет сочетаться с конфискацией «предмета административного правонарушения». 

Создав за свою журналистскую практику километры текстов, я вполне легко обходился без единого мата. Но вот сейчас, ей богу, как-то даже трудно подобрать подходящие слова. Дело не в том, что мне захотелось обругать по-русски авторов этих поправок – вице-спикера Госдумы единоросса Сергея Железняка, его политического единомышленника, выходца из Селигера Роберта Шлегеля и справоросса Илью Пономарева. (Думаю, за время обсуждения законопроекта их карма и без того потяжелела на три, а то и на тридцать три этажа). Проблема в том, что авторы поправок вряд ли сами поняли, что именно они запретили: фигуру речи, образ мыслей или что? Я думаю, это все-таки некие абстрактные идиомы, под которые можно подогнать какие угодно слова, если направлены против представителей власти. И попробую это обосновать.

Никакого перечня запрещенных слов к законопроекту, конечно, не приложено. Так значит, речь идет не о словах? Сам Железняк признал, что «пытаться прописать в законе те слова, которые нельзя употреблять, было бы тотальной глупостью». В то же время видимо «тотальной умностью» Железняк считает толкование экспертов и судебную практику, которая только будет наработана. Вот эту будущую и уже существующую практику, от которой целиком будет зависеть судьба неугодных СМИ, и хотелось бы обсудить.

Начнем с того, что нецензурная брань – это далеко не только матерные слова, которые вменяемые СМИ и так не употребляют.

Для справки: 

Согласно классификации лингвиста Владимира Жельвиса, нецензурная (грубейшая бранная) лексика делится на пять частей. Первая – собственно мат, или матизмы, – это производные от малого количества слов, имеющих отношение к совокуплению и половым органам. Вторая – скатологизмы – относятся к «телесному низу», менее грубому обозначению частей тела «ниже пояса», продуктам и процессу выделения, а также прочим табуированным физиологическим процессам. Третья – зоовокативы – это ругательства, сравнивающие человека с животными (сюда относятся, вместе с «сукой» и «кобелем», «козел», «баран», «собака», «олень» и т.д.). Четвертая – богохульства (например, «с…нь господня»). Пятая – номинации, другие грубые ругательства, оскорбляющие по социальному, гендерному, интеллектуальному и другим признакам («дурак», «идиот», «педераст»).  

Обратимся к афоризмам Владимира Путина: «В ответ на предложение, чтобы российские военнослужащие сейчас приняли участие в операции в Ираке, так и хочется сказать: «Нашли дураков».

«Если человека все устраивает, то он полный идиот. Здорового человека в нормальной памяти не может всегда и все устраивать».

Вот скажите, если бы в этом случае СМИ спорили с президентом о том, являются ли слова «идиот» и «дурак» нецензурными – кто остался бы в дураках? Вот то-то. Хотя очевидно, что если бы эти слова не имели ругательный (бранный) смысл, то в них вообще не было бы ни какого смысла. А кто поверит, что президент может говорить бессмыслицу?

Вообще, если под запретом оказались сами слова, то мы всегда можем обойтись и без них или почти без них. Самый простой способ – рифмовка, он получил наиболее широкое распространение в СМИ во время конфликта Филиппа Киркорова с журналисткой Ириной Ароян. Без всяких последствий журналисты писали, что певец обозвал девушку словом, которое сам срифмовал со словом «звезда». И все без труда понимали, о чем речь. То есть без всякого ущерба для себя и редакции я спокойно могу сказать: «Депутат не балуй, а то на выборах получишь… например, буй». И любому эксперту потом скажу: это мое авторское сокращение от слова «буйство» в значении «народное негодование».

Другой известный способ, распространенный в эфирных СМИ, – так называемое запикивание. Дальновидный депутат, соавтор «антиматерного» закона Илья Пономарев это предусмотрел: мол, если есть первая и последняя буква, а между ними точки, то все поймут, что вы хотели сказать, поэтому оценивать значение слова тоже будет эксперт. Ну что же, извольте: «Ваш закон, ребята, одновременно ху…й и п…й». И как потом депутаты и их эксперты мне будут доказывать, что именно я имел в виду? «Одновременно худой и плоховатый». Да, именно так. Мое деликатное сознание ничего другого спроецировать в печати и не могло. Почему точки? Опять же в силу воспитания: я и эти слова считаю неприемлемыми для высокого стиля. А если истец подумал иное – это уже, извините, как говорят, каждый мыслит в силу своей испорченности.

Можно обойтись вообще без слов – тогда и точки не нужны. Здесь опять же лучше президента, наверное, никто не сказал. Владимир Путин: «Если кто не верит, что все поднимется, то у того никогда и не поднимется» (Зал взрывается от смеха). Может мне депутат или эксперт сказать, что имел в виду президент и почему смеялись люди в зале? Конечно, он имел в виду слово «настроение», как же иначе.

Куда все забавнее с так называемыми словами-зоовокативами. Если я назову политика (или кого угодно) орлом – значит, я его похвалил, верно? А если петухом? Здесь опять же все зависит от эксперта. Если в таковые привлечь биолога – одно дело. Если смотрящего с зоны – совсем другое. И здесь мой вам совет: хотите кого-нибудь назвать козлом – скажите «козел отпущения». Тогда любой эксперт скажет, что это не более чем безобидная крылатая фраза.

То, что любой эксперт может легко оспорить даже самую грубейшую матерщину, мы помним опять же из пресловутого дела «о розовой кофточке». Вот фрагмент экспертного заключения заведующего отделом экспериментальной лексикографии Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН, доктора филологических наук, профессора А.Н. Баранова (сделано по запросу адвокатов Киркорова, нецензурные слова преобразованы):

«Во фразе (2) «Ф. Киркоров: А?! А? Да мне… да мне по-х..ю, как Вы напишете… Так же, как и Вы… Я не люблю непрофессионалов! Непрофессионалам тут делать нечего!» И. Ароян приписывается отрицательная характеристика – непрофессионализм, при этом используется слово литературного русского языка, которое не относится к числу неприличных.

Фраза (3) «И. Ароян (презрительно): А вы научитесь себя вести. «Звезда».

Ф. Киркоров (рифмуя): Да… Пи..а!» многозначна: это может быть и приписывание И. Ароян отрицательной характеристики, и языковая игра. Только говорящий может пояснить то, что он имел в виду». http://ru.wikipedia.org/wiki/%D1%EA%E0%ED%E4%E0%EB_%CA%E8%F0%EA%EE%F0%EE%E2_%97_%C0%F0%EE%FF%ED

Имею я право «запикивать» или «заточивать» слова эксперта в случае исследовательского подхода к теме? На этот счет поправки к закону ничего не говорят. Или поставим вопрос иначе: имею я право цитировать ПУБЛИЧНЫЕ выступления известных политиков? Таких как Владимир Жириновский, например? И хотя «Закон о СМИ» дает мне полное право цитировать политиков, особенно во время публичных мероприятий, я все же не рискну этого делать. Если хотите знать, как бывший вице-спикер Госдумы защищал право на публичное употребление матерных слов, смотрите отрывок его выступления перед светилами русской лингвистики: http://zhirik.ukrhost.com/index.php?go=Content&id=3.

В общем, со словами более или менее все ясно: «только говорящий будет знать, что они означают». А значит, их всегда можно истолковать в пользу тех, кто больше прав. В смысле, кто БОЛЬШЕ, тот и будет прав. Поэтому большинство моих коллег сошлись во мнении, что новый закон нацелен скорее на образ мыслей. На неугодные СМИ.

И здесь, я думаю, без проституции не обошлось. Речь о скандале, развязанном единороссами в лице депутата Госдумы Андрея Исаева вокруг статьи в «Московском Комсомольце» «Политическая проституция сменила пол» (от 16 марта 2013 года). Единороссы заявили, что статья «содержит оскорбительные высказывания в адрес российских женщин, в том числе лично Ирины Яровой, Екатерины Лаховой, Ольги Баталиной». Хозяин этой газеты Павел Гусев является по совместительству председателем Союза журналистов Москвы и комиссии Общественной палаты по поддержке средств массовой информации, пишут депутаты в своем обращении к главе Следственного комитета РФ. Куда только не обращались депутаты – и в Роскомнадзор, и в МВД, и в Общественный совет при президенте, в Союз журналистов Москвы... По всему было видно, что задача одна – поднять как можно больше шума из ничего.  

Другие депутаты стали дружно утихомиривать своих коллег, что только подогревало интерес журналистов к этой теме. Все вспомнили, что понятие «политическая проституция» – это не оскорбление, а фигура речи, активно употребляемая в политике еще с XVIII века. Но было поздно: под эту шумиху и приняли в последнем чтении поправки к «Закону о СМИ» и в КоАП относительно нецензурной брани. Вот и весь сказ. На мой взгляд, вся эта «сутенерско-проститутская» риторика была направлена на то, чтобы сбалансировать в общественном сознании слишком критическое обсуждение в СМИ «антиматерных поправок».

Кстати, тот же Жириновский, еще недавно яростно защищавший право русских на мат, во время обсуждения поправок не сказал ни слова против единороссам. Зато так же яростно (правда, уже без мата) предложил отобрать «МК» у его владельца и главного редактора Павла Гусева из-за «проституток». Вот кто он после этого?

Вообще, в этом случае интересны не столько сами поправки, сколько то, как изощренно их «прокачали».

Изначально ввести санкции за нецензурную брань в СМИ еще в августе 2012 года предложил Роскомнадзор: под предлогом обнаружения мата на сайте радио «Эхо Москвы», в электронных изданиях «Ридус», «Грани.ру», журнале Andy Warhol`s Interview и др., а также в телепрограммах «Дом-2» и «Камеди Клаб». Но когда поправки внесли депутаты, правительство подвергло законопроект критике. В официальном отзыве глава аппарата правительства, вице-премьер Владислав Сурков указал, что часть 2 статьи 13.21 КоАП и так предусматривает ответственность за нарушения при распространении вредной для детей информации, а поправки позволят должностным лицам «произвольно выбирать нормы, подлежащие применению в конкретном случае». Позднее замглавы Минкомсвязи Алексей Волин заявил, что законопроект имеет ряд существенных изъянов, важнейший из которых – его смысловая неопределенность. В ведомстве опасаются, что закон будет применяться выборочно, а его расплывчатые формулировки могут быть использованы в целях коррупции, особенно в регионах.

То есть никто не скажет, что власть Путина-Медведева как-то ограничила свободу слова. Это сделали депутаты, и точка. «Медведевские» вроде как были против, «путинские» – защищали детей от мата. Какое ограничение свободы слова? Ни про какие слова в законе не сказано вовсе. «Брань» – это никакие ни слова. Это вообще непонятно что – на усмотрение власти и ее экспертов. Как говорил Шариков, «браниться в эсэсэсэре только профессорам разрешается». А журналист всегда будет в шапке дурак и без шапки – дурак. Вот только теперь не знаю – это русская поговорка или уже нецензурная брань?

Примечание! 

Обращаю внимание надзорных органов: все ссылки на источники приведены исключительно с целью изучения судебной практики и имеют исследовательскую ценность, так же как многочисленные словари и толкования. Если я в данном случае пострадаю, то прошу вместе со мной привлечь к ответственности следующих исследователей применения русского мата и нецензурной брани: 

1. Басинский П. Четвертая правда Ангелова-Атанасова М. Топонимия на горнооряховско. Велико Търново, 1996. 2. Балкански Т. Западнородопските власи: Етнос. Етнонимия. Ономастика. Велико Търново, 1996. 3. Брандт Р. Кое-что о нескольких словах // Русский филологический вестник, 1915, № 3/4. 4. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусскаго языка. С.-Пб. - М., 1909, т. 4, ст. 1244. 5. Ильина Н.И. Дороги и судьбы. М., 1991. 6. Ковалев Г.Ф. Ономастические этюды: писатель и имя. Воронеж, 2002. 7. Липкин С.И. Квадрига. М., 1997. 8. Михайлин В.Ю. Русский мат как мужской обсценный код: проблема происхождения и эволюции статуса // Новое литературное обозрение, 2000, №43. 9. Успенский Б.А. Избранные труды. В 3-х т. М., 1996, т.2. 10. Чуковская Л.К. Записки об Анне Ахматовой. СПб. - Харьков, 1996. 11. Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд. М., 1981, вып. 8, с. 114. 12. Берберова Н.Н. Курсив мой. - М., 1999. 13. Бунин И.А. Окаянные дни. Воспоминания. Статьи. - М., 1990. 14. Бунин И.А. Освобождение Толстого // Собр. соч. в 9 т. - М., 1967. - Т. 9. 15. Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. - М., 1998. 16. Горький А.М. О литературе. - М., 1953. 17. Иванов В.В. Собр. соч. в 8 т. - М., 1978. - Т. 8. 18. Кони А.Ф. Воспоминания о писателях. - М., 1989. 19. Корягин С.В. Непристойные фамилии у донского казачества // Летопись историко-родословного общества в Москве. - 1997. - №4-5. 20. Литературная газета. - 2004. - № 37. 21. Лотман Ю.М. Не-мемуары // Лотмановский сборник. - М., 1995. - Вып.1. 22. Мандельштам Н.Я. Вторая книга. - М., 1999. 23. Маяковский. 24. Несмелов А. «Переходя границу» // Поэзия русского зарубежья. - М., 2001. 25. Одоевцева И.В. На берегах Сены. - М., 1989. 26. Платонов А.П. Записные книжки. Материалы к биографии. - М., 2000. 27. Розанов В.В. Уединенное. - М., 2002. 28. Роскина Н. «Как будто прощаюсь снова...» // Звезда. - 1989. - № 6. 29. Сарнов Б. Юмористические записи и выписки // Вопросы литературы. - 2002. - № 3. 30. Цепляев В. Эдуард Лимонов: «Да положил я на читателя!» // Аргументы и факты. - 2004. - № 20. - С. 20. 31. Чуковский К.И. Дневник 1901-1929. - М., 1991. 32. Шаховская З.А. В поисках Набокова. Отражения. - М., 1991. 33. Шигарева Ю. Мат - слова священные // Аргументы и факты. - 1999. - № 38. - С. 19.

1874Александр Лабыкин