Омск-Информ
ЛентаЖурнал
Поиск

В иных местах лишения свободы уже сегодня условия лучше, чем на воле, а реформа пенитенциарной системы обещает продолжить обустройство наших тюрем, приближая их к европейским стандартам.

Вредные экскурсии

С точки зрения профилактики правонарушений, экскурсии в следственный изолятор и некоторые омские колонии крайне вредны. Вот, говорят, в Морозовку, в воспитательную колонию для несовершеннолетних одно время толпами водили трудных подростков, состоящих на учете в милиции. Чтобы те почувствовали горький вкус жизни в изоляции, вздрогнули и стали на путь исправления. И что? А эффект был как раз обратным. Пацаны обнаруживали за колючей проволокой чистоту, комфорт и сытость, каких на воле многие из них не видят. Начальник колонии со вздохом признался как-то прокурорским проверяющим: «В столовой бананами кидаются…». Одним словом, заелись. В омском следственном изоляторе №1 неплохо живется и несовершеннолетним, и взрослым. Первые содержатся отдельно. В одной из камер мы застали скинхеда, обвиняемого в жестоком убийстве «по мотиву расовой ненависти». В помещении светло и просторно – сидят подростки вдвоем. Здесь же, за дверью – душ и туалет. Гостиница – да и только. Семнадцатилетний парень вовсе не выглядит раздавленным. Тем более что, пообщавшись с адвокатом, он в Уголовном кодексе поднаторел и уяснил: несовершеннолетним – что бы они ни натворили, сколько бы жертв ни было на их совести, – светит максимум десять лет лишения свободы. Даже при таком, максимальном, раскладе он выйдет из зоны в полном расцвете сил. Всегда ли и вполне ли гуманизм согласуется со справедливостью? Неисчерпаемая тема для разноголосых суждений и дискуссий в обществе.

Сегодня лучше, чем вчера

В изолятор мы наведались с Уполномоченным Омской области по правам человека Василием Васильевичем Пронниковым и сотрудником его аппарата Владимиром Васильевичем Баженко. Баженко двенадцать лет работал старшим помощником прокурора области по надзору за законностью исполнения уголовного наказания. По изолятору он, думается, мог бы теперь с закрытыми глазами передвигаться: его епархия, как и все омские зоны. Да, преступившие закон должны лишаться свободы, а не человеческих условий пребывания за решеткой. Кто ж спорит. В свое время Баженко советовал руководству изолятора перекрасить стены учреждения из темно-синих в более веселые тона, что и было сделано. И то, что изолятор разгрузили, отдав ему помещение находившейся на его территории пятой колонии, прокурорский «надзиратель», разумеется, приветствовал.

Было такое, что нормы содержания следственно-арестованных превышались аж втрое. А сегодня – недобор: в изоляторе, рассчитанном на 1815 человек, находится лишь 1091. Это связано еще и с тем, что (в свете гуманизации) подозреваемых реже стали брать под стражу. Хотя при той же правоприменительной практике в Екатеринбурге, например, изоляторы переполнены, в некоторых камерах люди спят по очереди.

Так что, будем считать, омским арестантам повезло, если только применимо к их судьбе подобное выражение. Во многих камерах есть холодильники и телевизоры. Их («хозные», как их здесь зовут) можно арендовать у изолятора за умеренную плату, а можно даже с согласия администрации получить с воли.

Призраки царского наследия

 

Главному корпусу СИЗО полтора века. Тюремный замок на 150 человек в Омске был построен по указу Александра II, по проектам, одобренным еще императрицей Екатериной II. Эти стены, надо полагать, запросто простоят еще столько же: что храмы, что тюрьмы – полюса человеческого бытия – возводили на Руси основательно.

Когда-то арестанты со строжайшим режимом содержания гремели здесь кандалами, обитая на первом этаже, отдельно от других. Их призраки словно втерлись в эти стены, от которых так и веет вековой тоской по воле. В советские времена и почти до конца девяностых годов прошлого века в полуподвальном помещении ждали своей участи приговоренные к высшей мере наказания. Баженко рассказывает:

– Смертники вздрагивали от каждого звука. Признавались: поскорей бы свершилось, потому что самая страшная пытка – ожидание казни. Вот говорят, мол, пожизненное заключение хуже смерти. А вы знаете, как приободрились те, кого в 1998 году известие о моратории на смертную казнь застало в изоляторе? Помню, один отморозок с наглой ухмылкой тут же стал заявлять: «Да на мне, гражданин начальник, гораздо больше трупов! Почему только десять шьют? Требую справедливого приговора!». Мораторий, предполагающий дальнейшую отмену смертной казни, – мера и непопулярная в нашем обществе, и не способствующая укреплению правопорядка. Мы все на Запад равняемся, а сами к этому не готовы ни морально, ни материально. Государство несет колоссальные траты по содержанию кровавых убийц и насильников. Это деньги налогоплательщиков – в том числе и родственников жертв этих нелюдей.

Кто не работает, тот ест, и неплохо

Анекдот советской эпохи. Иностранный журналист на строительстве БАМа спрашивает работяг: «Вы кто?» – «Зэка», – слышит ответ от одного. «Урка», – от другого. Обращается за пояснением к сопровождающим. Те не теряются: «Это у нас почетные звания такие: забайкальский, уральский комсомолец».

Руками зэков валился лес, возводились города, строились гидроэлектростанции, железные дороги и автомобильные трассы. Именно заключенные, численность которых доходила в иные времена до нескольких миллионов человек, вносили неоценимый вклад в народное хозяйство державы.

Сегодня на разного рода производствах занято 27,8 процента отбывающих наказание в исправительных учреждениях. Если прежде в некоторых колониях заключенные трудились в три смены (в омской колонии №7, к примеру, делали сеялки, пользовавшиеся большим спросом), то сегодня во многих незначительная часть занята лишь обслуживанием себя и собратьев. На воле заводы стоят – что уж тут говорить о трудоустройстве зэков.

Кстати, большинство из них и рады бы работать. Без этого, не возмещая ущерба по искам потерпевших, они лишаются права на условно-досрочное освобождение, не имеют карманных денег и на волю выходят с пустым кошельком. Да и сам срок мотается быстрее, когда ты при деле. Если из зарплаты работающих часть денег вычитают на их содержание в колонии, то все остальные (абсолютное большинство!) целиком и полностью сидят на шее у государства. Причем сидят, как мы уже заметили, все более комфортабельно и сытно. Питание в колонии для несовершеннолетних сегодня значительно лучше, чем в детских больницах. Да и во взрослых колониях стол богаче, чем в муниципальных стационарах. Парадокс? Баженко признается, что стоит ему заикнуться о положении заключенных, коллеги из аппарата Уполномоченного по правам человека, курирующие другие вопросы – ежедневно сталкивающиеся с бедами законопослушных, несудимых инвалидов, матерей-одиночек, детдомовцев, пенсионеров – смотрят на него с недоумением. Мол, о чем вы, Владимир Васильевич, говорите?!

Предстоящая реформа пенитенциарной системы у многих вызывает закономерный вопрос: а оправданна ли она, затратная и трудоемкая, сегодня, когда и без того в бюджетах всех уровней полно дыр? Ведь согласно планам реформаторов предстоит перестроить все колонии, сделав их тюрьмами с удобными, не более чем четырехместными, соответствующими европейским стандартам камерами.

С другой стороны, в сознании и простых обывателей, и сидельцев тюрьма ассоциируется как раз с наиболее строгим содержанием – на сегодня тюремный режим, в отличие от колоний строгого режима, как известно, прописан самым отпетым преступникам.

Колония для нашего уха – куда более благозвучное слово. И общинность – часть менталитета россиянина: большие бараки (по-новому, общежития) в зоне никого не смущают. Скорее, в одно-, двухместных камерах наши зэки неизбежно заскучают.

Равняемся на Запад. В чем?

Помните героя известного фильма «Хочу в тюрьму»? Конкретно – он рвался в голландскую, приехав в Амстердам на своем «Запорожце» и пытаясь всеми способами преступить закон и добиться наказания.

Хороший выбор места для отсидки, что ни говори. Мне довелось общаться с нашей соотечественницей Виолой, которая, перебравшись в восьмидесятые годы в Нидерланды и получив там гражданство через замужество, провела в тюрьме полгода. За что – не суть важно, речь о другом. О том, как похорошела молодая женщина в неволе.

За решеткой она плавала в бассейне, занималась шейпингом, штудировала книжки в библиотеке, выучив в итоге голландский язык. Под присмотром заботливых врачей Виола бросила курить, и щеки ее порозовели от сбалансированного питания и поливитаминов.

Однако очевидно, что роскошь таких тюрем могут себе позволить сытые страны. Те, в которых решены социальные проблемы и никто, включая сидящих на пособии безработных, не живет за гранью нищеты.

По международным нормам, на каждого заключенного должно приходиться не менее четырех квадратных метров. Имеется в виду «жилая площадь», размер камер. Столовая, спортзал, клуб, где они проводят часть времени, – их дополнительное пространство. В омском изоляторе и в большинстве омских колоний эти нормы соблюдаются.

Но вот вопрос: все ли наши сограждане вписываются в них на воле? Что, разве никто не ютится в крохотных комнатках, десятилетиями дожидаясь очереди на социальное жилье и не имея средств купить квартиру?

Какой рацион питания может обеспечить семье женщина, воспитывающая одна нескольких несовершеннолетних детей, получающая «минималку» и мизерное пособие? Хватит ли ее средств на занятия детей в спортивных секциях, в музыкальной или художественной школе, на то, чтобы дать им высшее образование, которое, кстати, осужденные получают бесплатно?..

Отмена смертной казни и нормальные условия содержания арестантов – обязательные условия вступления в Евросоюз. Политические свободы – тоже. А вот степень социальной защищенности простых граждан и уровень их жизни из поля зрения международного ока выпадают. Внутреннее дело страны.

VIP-сидельцы

Насмотревшись фильмов, мы полагаем, что и в изоляторах и на зоне непременно есть «блатхаты», VIP-камеры для воров в законе или каких-нибудь олигархов. Трудно поручиться за все российские учреждения, но в омских такой практики не существует.

Вообще, репутация омских мест лишения свободы в криминальных кругах нехорошая: «красные» зоны. То есть те, где авторитеты не в чести и порядок диктует все же администрация учреждения. Как, собственно, и положено. Поэтому «заезжать», как они выражаются, в наши колонии блатные не любят.

Начальник СИЗО Вячеслав Александрович Жидовцов говорит:

– У нас все без исключения дежурят по камерам, раздают посуду, убираются. Никаких привилегий.

Их нет и у VIP-сидельцев. В изоляторе в ожидании суда содержится бывший начальник ФМС омской области полковник Владимир Аллес, обвиняемый в получении крупной взятки за «отмазывание» китайцев-нелегалов и их работодателей. Сидит он в двухместной камере с одним милицейским капитаном. Ведет себя Владимир Аллес, по словам администрации, послушно, точно так же, как рядовые зэки, выполняет все обязанности дежурного по камере.

Кстати, бывших сотрудников правоохранительных органов здесь подозрительно много. Если из 1091 следственно-арестованного вычесть 36 подростков и 140 женщин, то 27 правоохранителей (в большинстве – милиционеров) – цифра внушительная. Во всяком случае, их процент на воле среди народонаселения значительно ниже. Что же получается – что они в среднем менее законопослушны, чем прочие граждане?

Бывший директор Федерального государственного учреждения «Омский референтный центр Россельхознадзора» Александр Васильев – тоже птица высокого чиновничьего полета. Он осужден за хищения в особо крупных размерах. На протяжении двух лет начальник выписывал своим подчиненным премии и… требовал их обратно, обобрав коллег в общей сложности на 1830 тысяч рублей.

Александр Васильев содержится в шестиместной камере. К сожалению, чувствует себя пятидесятипятилетний мужчина не очень хорошо, и сейчас рассматривается возможность его перевода в спецбольницу, в учреждение №11.

Не женская доля

Арестованные определяются в камеры не абы как – их отбирают по признаку вмененных статей и криминального опыта, по возрасту, разумеется, по полу, а правоохранителей, как и повсюду, держат отдельно от других. Женщины и подростки занимают один корпус, ранее судимые – другой, взрослые «первоходки» – третий.

Самой просторной из осмотренных нами оказалась женская камера, в которой содержатся десять арестанток. У большинства – статья 228 УК рФ,  незаконное изготовление, хранение, сбыт наркотиков. В «трехкомнатном номере» одно помещение предназначено для сна, другое – для приема пищи. В третьем – «удобства» с несколькими душевыми. Находятся в изоляторе и те, кто отбывает здесь наказание. Они заняты на хозработах, получают за это зарплату, и, пожалуй, их доле могут только позавидовать многие зэки. Тот, кто своим поведением заслужил облегченные условия содержания, имеет право на шесть краткосрочных и шесть длительных свиданий в год.

И вот эти долгожданные трое суток можно провести на выбор либо в бесплатной комнате, либо, раскошелившись на 650 или 1150 рублей в сутки – в очень приличном номере со всеми удобствами, какие за подобные деньги не предоставят омские гостиницы. В наиболее дорогих апартаментах – зал, спальня, кухня, хорошая современная мебель.   

Во время посещения изолятора Уполномоченный по правам человека Василий Пронников, как ему и подобает, интересовался, нет ли у арестованных жалоб на условия их содержания. Отвечали дружно, хором все без исключения: «Никак нет, гражданин начальник!». Такая форма общения предусмотрена внутренним распорядком учреждения. Дружно и хором!

А насчет «никак нет»… Пришла недавно в аппарат Уполномоченного жалоба от сидельцев на то, что уж слишком громко их заставляют выкрикивать приветствия администрации СИЗО и проверяющим. Баженко указал начальству, что подобное солдафонство неуместно. Правда, если это – лишь единственная претензия арестантов, то, похоже, сидят они действительно неплохо.

Но в любом случае – минуй нас эта участь.

 

Владимир Булычев

В иных местах лишения свободы уже сегодня условия лучше, чем на воле, а реформа пенитенциарной системы обещает продолжить обустройство наших тюрем, приближая их к европейским стандартам.

Вредные экскурсии

С точки зрения профилактики правонарушений, экскурсии в следственный изолятор и некоторые омские колонии крайне вредны. Вот, говорят, в Морозовку, в воспитательную колонию для несовершеннолетних одно время толпами водили трудных подростков, состоящих на учете в милиции. Чтобы те почувствовали горький вкус жизни в изоляции, вздрогнули и стали на путь исправления. И что? А эффект был как раз обратным. Пацаны обнаруживали за колючей проволокой чистоту, комфорт и сытость, каких на воле многие из них не видят. Начальник колонии со вздохом признался как-то прокурорским проверяющим: «В столовой бананами кидаются…». Одним словом, заелись. В омском следственном изоляторе №1 неплохо живется и несовершеннолетним, и взрослым. Первые содержатся отдельно. В одной из камер мы застали скинхеда, обвиняемого в жестоком убийстве «по мотиву расовой ненависти». В помещении светло и просторно – сидят подростки вдвоем. Здесь же, за дверью – душ и туалет. Гостиница – да и только. Семнадцатилетний парень вовсе не выглядит раздавленным. Тем более что, пообщавшись с адвокатом, он в Уголовном кодексе поднаторел и уяснил: несовершеннолетним – что бы они ни натворили, сколько бы жертв ни было на их совести, – светит максимум десять лет лишения свободы. Даже при таком, максимальном, раскладе он выйдет из зоны в полном расцвете сил. Всегда ли и вполне ли гуманизм согласуется со справедливостью? Неисчерпаемая тема для разноголосых суждений и дискуссий в обществе.

Сегодня лучше, чем вчера

В изолятор мы наведались с Уполномоченным Омской области по правам человека Василием Васильевичем Пронниковым и сотрудником его аппарата Владимиром Васильевичем Баженко. Баженко двенадцать лет работал старшим помощником прокурора области по надзору за законностью исполнения уголовного наказания. По изолятору он, думается, мог бы теперь с закрытыми глазами передвигаться: его епархия, как и все омские зоны. Да, преступившие закон должны лишаться свободы, а не человеческих условий пребывания за решеткой. Кто ж спорит. В свое время Баженко советовал руководству изолятора перекрасить стены учреждения из темно-синих в более веселые тона, что и было сделано. И то, что изолятор разгрузили, отдав ему помещение находившейся на его территории пятой колонии, прокурорский «надзиратель», разумеется, приветствовал.

Было такое, что нормы содержания следственно-арестованных превышались аж втрое. А сегодня – недобор: в изоляторе, рассчитанном на 1815 человек, находится лишь 1091. Это связано еще и с тем, что (в свете гуманизации) подозреваемых реже стали брать под стражу. Хотя при той же правоприменительной практике в Екатеринбурге, например, изоляторы переполнены, в некоторых камерах люди спят по очереди.

Так что, будем считать, омским арестантам повезло, если только применимо к их судьбе подобное выражение. Во многих камерах есть холодильники и телевизоры. Их («хозные», как их здесь зовут) можно арендовать у изолятора за умеренную плату, а можно даже с согласия администрации получить с воли.

Призраки царского наследия

 

Главному корпусу СИЗО полтора века. Тюремный замок на 150 человек в Омске был построен по указу Александра II, по проектам, одобренным еще императрицей Екатериной II. Эти стены, надо полагать, запросто простоят еще столько же: что храмы, что тюрьмы – полюса человеческого бытия – возводили на Руси основательно.

Когда-то арестанты со строжайшим режимом содержания гремели здесь кандалами, обитая на первом этаже, отдельно от других. Их призраки словно втерлись в эти стены, от которых так и веет вековой тоской по воле. В советские времена и почти до конца девяностых годов прошлого века в полуподвальном помещении ждали своей участи приговоренные к высшей мере наказания. Баженко рассказывает:

– Смертники вздрагивали от каждого звука. Признавались: поскорей бы свершилось, потому что самая страшная пытка – ожидание казни. Вот говорят, мол, пожизненное заключение хуже смерти. А вы знаете, как приободрились те, кого в 1998 году известие о моратории на смертную казнь застало в изоляторе? Помню, один отморозок с наглой ухмылкой тут же стал заявлять: «Да на мне, гражданин начальник, гораздо больше трупов! Почему только десять шьют? Требую справедливого приговора!». Мораторий, предполагающий дальнейшую отмену смертной казни, – мера и непопулярная в нашем обществе, и не способствующая укреплению правопорядка. Мы все на Запад равняемся, а сами к этому не готовы ни морально, ни материально. Государство несет колоссальные траты по содержанию кровавых убийц и насильников. Это деньги налогоплательщиков – в том числе и родственников жертв этих нелюдей.

Кто не работает, тот ест, и неплохо

Анекдот советской эпохи. Иностранный журналист на строительстве БАМа спрашивает работяг: «Вы кто?» – «Зэка», – слышит ответ от одного. «Урка», – от другого. Обращается за пояснением к сопровождающим. Те не теряются: «Это у нас почетные звания такие: забайкальский, уральский комсомолец».

Руками зэков валился лес, возводились города, строились гидроэлектростанции, железные дороги и автомобильные трассы. Именно заключенные, численность которых доходила в иные времена до нескольких миллионов человек, вносили неоценимый вклад в народное хозяйство державы.

Сегодня на разного рода производствах занято 27,8 процента отбывающих наказание в исправительных учреждениях. Если прежде в некоторых колониях заключенные трудились в три смены (в омской колонии №7, к примеру, делали сеялки, пользовавшиеся большим спросом), то сегодня во многих незначительная часть занята лишь обслуживанием себя и собратьев. На воле заводы стоят – что уж тут говорить о трудоустройстве зэков.

Кстати, большинство из них и рады бы работать. Без этого, не возмещая ущерба по искам потерпевших, они лишаются права на условно-досрочное освобождение, не имеют карманных денег и на волю выходят с пустым кошельком. Да и сам срок мотается быстрее, когда ты при деле. Если из зарплаты работающих часть денег вычитают на их содержание в колонии, то все остальные (абсолютное большинство!) целиком и полностью сидят на шее у государства. Причем сидят, как мы уже заметили, все более комфортабельно и сытно. Питание в колонии для несовершеннолетних сегодня значительно лучше, чем в детских больницах. Да и во взрослых колониях стол богаче, чем в муниципальных стационарах. Парадокс? Баженко признается, что стоит ему заикнуться о положении заключенных, коллеги из аппарата Уполномоченного по правам человека, курирующие другие вопросы – ежедневно сталкивающиеся с бедами законопослушных, несудимых инвалидов, матерей-одиночек, детдомовцев, пенсионеров – смотрят на него с недоумением. Мол, о чем вы, Владимир Васильевич, говорите?!

Предстоящая реформа пенитенциарной системы у многих вызывает закономерный вопрос: а оправданна ли она, затратная и трудоемкая, сегодня, когда и без того в бюджетах всех уровней полно дыр? Ведь согласно планам реформаторов предстоит перестроить все колонии, сделав их тюрьмами с удобными, не более чем четырехместными, соответствующими европейским стандартам камерами.

С другой стороны, в сознании и простых обывателей, и сидельцев тюрьма ассоциируется как раз с наиболее строгим содержанием – на сегодня тюремный режим, в отличие от колоний строгого режима, как известно, прописан самым отпетым преступникам.

Колония для нашего уха – куда более благозвучное слово. И общинность – часть менталитета россиянина: большие бараки (по-новому, общежития) в зоне никого не смущают. Скорее, в одно-, двухместных камерах наши зэки неизбежно заскучают.

Равняемся на Запад. В чем?

Помните героя известного фильма «Хочу в тюрьму»? Конкретно – он рвался в голландскую, приехав в Амстердам на своем «Запорожце» и пытаясь всеми способами преступить закон и добиться наказания.

Хороший выбор места для отсидки, что ни говори. Мне довелось общаться с нашей соотечественницей Виолой, которая, перебравшись в восьмидесятые годы в Нидерланды и получив там гражданство через замужество, провела в тюрьме полгода. За что – не суть важно, речь о другом. О том, как похорошела молодая женщина в неволе.

За решеткой она плавала в бассейне, занималась шейпингом, штудировала книжки в библиотеке, выучив в итоге голландский язык. Под присмотром заботливых врачей Виола бросила курить, и щеки ее порозовели от сбалансированного питания и поливитаминов.

Однако очевидно, что роскошь таких тюрем могут себе позволить сытые страны. Те, в которых решены социальные проблемы и никто, включая сидящих на пособии безработных, не живет за гранью нищеты.

По международным нормам, на каждого заключенного должно приходиться не менее четырех квадратных метров. Имеется в виду «жилая площадь», размер камер. Столовая, спортзал, клуб, где они проводят часть времени, – их дополнительное пространство. В омском изоляторе и в большинстве омских колоний эти нормы соблюдаются.

Но вот вопрос: все ли наши сограждане вписываются в них на воле? Что, разве никто не ютится в крохотных комнатках, десятилетиями дожидаясь очереди на социальное жилье и не имея средств купить квартиру?

Какой рацион питания может обеспечить семье женщина, воспитывающая одна нескольких несовершеннолетних детей, получающая «минималку» и мизерное пособие? Хватит ли ее средств на занятия детей в спортивных секциях, в музыкальной или художественной школе, на то, чтобы дать им высшее образование, которое, кстати, осужденные получают бесплатно?..

Отмена смертной казни и нормальные условия содержания арестантов – обязательные условия вступления в Евросоюз. Политические свободы – тоже. А вот степень социальной защищенности простых граждан и уровень их жизни из поля зрения международного ока выпадают. Внутреннее дело страны.

VIP-сидельцы

Насмотревшись фильмов, мы полагаем, что и в изоляторах и на зоне непременно есть «блатхаты», VIP-камеры для воров в законе или каких-нибудь олигархов. Трудно поручиться за все российские учреждения, но в омских такой практики не существует.

Вообще, репутация омских мест лишения свободы в криминальных кругах нехорошая: «красные» зоны. То есть те, где авторитеты не в чести и порядок диктует все же администрация учреждения. Как, собственно, и положено. Поэтому «заезжать», как они выражаются, в наши колонии блатные не любят.

Начальник СИЗО Вячеслав Александрович Жидовцов говорит:

– У нас все без исключения дежурят по камерам, раздают посуду, убираются. Никаких привилегий.

Их нет и у VIP-сидельцев. В изоляторе в ожидании суда содержится бывший начальник ФМС омской области полковник Владимир Аллес, обвиняемый в получении крупной взятки за «отмазывание» китайцев-нелегалов и их работодателей. Сидит он в двухместной камере с одним милицейским капитаном. Ведет себя Владимир Аллес, по словам администрации, послушно, точно так же, как рядовые зэки, выполняет все обязанности дежурного по камере.

Кстати, бывших сотрудников правоохранительных органов здесь подозрительно много. Если из 1091 следственно-арестованного вычесть 36 подростков и 140 женщин, то 27 правоохранителей (в большинстве – милиционеров) – цифра внушительная. Во всяком случае, их процент на воле среди народонаселения значительно ниже. Что же получается – что они в среднем менее законопослушны, чем прочие граждане?

Бывший директор Федерального государственного учреждения «Омский референтный центр Россельхознадзора» Александр Васильев – тоже птица высокого чиновничьего полета. Он осужден за хищения в особо крупных размерах. На протяжении двух лет начальник выписывал своим подчиненным премии и… требовал их обратно, обобрав коллег в общей сложности на 1830 тысяч рублей.

Александр Васильев содержится в шестиместной камере. К сожалению, чувствует себя пятидесятипятилетний мужчина не очень хорошо, и сейчас рассматривается возможность его перевода в спецбольницу, в учреждение №11.

Не женская доля

Арестованные определяются в камеры не абы как – их отбирают по признаку вмененных статей и криминального опыта, по возрасту, разумеется, по полу, а правоохранителей, как и повсюду, держат отдельно от других. Женщины и подростки занимают один корпус, ранее судимые – другой, взрослые «первоходки» – третий.

Самой просторной из осмотренных нами оказалась женская камера, в которой содержатся десять арестанток. У большинства – статья 228 УК рФ,  незаконное изготовление, хранение, сбыт наркотиков. В «трехкомнатном номере» одно помещение предназначено для сна, другое – для приема пищи. В третьем – «удобства» с несколькими душевыми. Находятся в изоляторе и те, кто отбывает здесь наказание. Они заняты на хозработах, получают за это зарплату, и, пожалуй, их доле могут только позавидовать многие зэки. Тот, кто своим поведением заслужил облегченные условия содержания, имеет право на шесть краткосрочных и шесть длительных свиданий в год.

И вот эти долгожданные трое суток можно провести на выбор либо в бесплатной комнате, либо, раскошелившись на 650 или 1150 рублей в сутки – в очень приличном номере со всеми удобствами, какие за подобные деньги не предоставят омские гостиницы. В наиболее дорогих апартаментах – зал, спальня, кухня, хорошая современная мебель.   

Во время посещения изолятора Уполномоченный по правам человека Василий Пронников, как ему и подобает, интересовался, нет ли у арестованных жалоб на условия их содержания. Отвечали дружно, хором все без исключения: «Никак нет, гражданин начальник!». Такая форма общения предусмотрена внутренним распорядком учреждения. Дружно и хором!

А насчет «никак нет»… Пришла недавно в аппарат Уполномоченного жалоба от сидельцев на то, что уж слишком громко их заставляют выкрикивать приветствия администрации СИЗО и проверяющим. Баженко указал начальству, что подобное солдафонство неуместно. Правда, если это – лишь единственная претензия арестантов, то, похоже, сидят они действительно неплохо.

Но в любом случае – минуй нас эта участь.

 

Владимир Булычев