14 декабря 1989 года скончался отец советской водородной бомбы, трижды Герой Социалистического Труда, лауреат Нобелевской премии мира, академик АН СССР Андрей Сахаров. С тех прошло более 20 лет, но до сих пор имя этого человека, боровшегося с произволом властей, не забыто. Однако мало кто из омичей знает, что весной 1976 года опальный правозащитник, отложив все дела, прибыл в наш город для участия в судебном процессе. На волю выйти не должен!

«В Омске арестован известный ученый-атомщик!». Эту сенсационную новость журналисты одной из западных радиостанций разнесли по всему миру. Но забугорные репортеры ошиблись – Андрей Сахаров находился в здании Омского областного суда не в качестве обвиняемого, а прилетел к нам, чтобы поддержать некоего Мустафу Джемилева.

Когда в начале сороковых Сталин решил выселить с полуострова Крым всех татар, среди пассажиров «телячьих» вагонов-теплушек, направлявшихся в Среднюю Азию, оказалась и семья Мустафы. В то время Джемилеву было всего лишь два года, и он не помнил всех ужасов насильственной эвакуации и первых лет жизни в Узбекистане. Зато рассказы об этом и о далекой прекрасной крымской земле паренек слышал с раннего детства. Неудивительно, что со временем Мустафа активно включился в борьбу за возвращение своих соплеменников на землю отцов.

В ответ суд и зона. Следом за диссидентом в места не столь отдаленные летит указание: Джемилев не должен выйти на волю!

В 1976 году истекал очередной срок заключения, который он отбывал в лагере неподалеку от Омска. Но, памятуя про негласное указание, Джемилеву шьют популярную в те годы сто девяностую «прим». Три года – таково максимальное наказание по этой статье Уголовного кодекса. Три долгих года за «систематическое распространение в устной форме заведомо ложных измышлений, порочащих государственный и общественный строй». А он всего-то хотел, чтобы крымским татарам разрешили вернуться на родину...

Намотать Мустафе новый срок можно было лишь при наличии свидетельских показаний о его «преступлениях». И такой свидетель нашелся. Им стал заключенный того же лагеря Иван Дворянский, отбывающий десять лет за непреднамеренное убийство.

– Поначалу Дворянский не соглашался, – позже скажет в одном из своих интервью Андрей Сахаров. – И даже сумел передать на волю записку, где сообщил, что на него оказывается сильнейшее давление со стороны следствия.

Но всему бывает предел, в том числе и человеческой стойкости. За несколько месяцев до начала суда над Мустафой Ивана Дворянского изолируют в карцере. Что с ним там делали, не известно, однако вскоре он уже дает показания, которые и ложатся в основу нового дела Джемилева. В ответ Мустафа объявил голодовку. Сахарова на процесс «не пущать»!

Познав на собственном опыте, что значит быть «диссидентом» и «пособником мирового империализма», Сахаров просто не мог не вмешаться. Может быть, думал, что его присутствие на суде не позволит оболаченным в мантию людям творить беззаконие; может быть, опасался, что информацию об этом процессе постраются «замолчать» и мировая общественность ничего не узнает о деле Джемилева. А может быть, опальный правозащитник просто счел своим долгом быть рядом с другом, как он называл Мустафу. Как бы то ни было, но академик вместе с женой срочно вылетел в Омск.

Узнав, что в город прибыл сам Сахаров, власти отменили судебное заседание. Официальный предлог – авария водопровода в следственном изоляторе, но ученый в это не верил.

– Очевидно, кому-то очень хотелось, чтобы мы с супругой вернулись в Москву и больше не приезжали, – скажет он после суда. – Но нас беспокоило, в каком состоянии находится Мустафа, который так и не прекратил голодовки. Мы твердо решили не отступать.

18 апреля Сахаров снова вылетел в Омск. Казалось бы, ну какое дело знаменитому физику-ядерщику до простого татарина, но Андрей Дмитриевич не делил окружающих на простых и известных, на русских, евреев или крымских татар. Для него все они были ЛЮДЬМИ, и каждый из них, по мнению «антисоветчика» Сахарова, имел право рассчитывать на поддержку, защиту и дружеское участие.

Однако власти, похоже, считали иначе. Московские товарищи из госбезопасности, прибывшие на этот процесс, высказались определенно: опального академика «не пущать»! Местные власти «взяли под козырек», пожелание столичных гостей было выполнено.

– Мы с Люсей (женой. – Ред.) хотели остановиться в гостинице, – позже скажет правозащитник. – Но женщина-администратор, вглянув на мою фамилию в паспорте, тут же отбросила его в сторону, как ядовитую гадину. «Такому мерзавцу, как вы, – закричала она, – я не то что номер в гостинице – куска хлеба не дам!».

В этот момент в холле отеля находились крымские татары, приехавшие поддержать Мустафу Джемилева. У них уже был свой номер, и они пригласили Андрея Дмитриевича на чай.

А через полчаса туда же вдруг заявилась администраторша.

– Товарищ Сахаров, вот ключи от вашей комнаты, – краснея, сказала она. – Спуститесь, пожалуйста, вниз и заполните карточку.

По мнению академика, номер ему тогда предоставили по указке ГБ – чекисты не хотели скандала с участием всемирно известного академика-«диссидента». Беспредел  в зале суда

Суд над Джемилевым начался на следующий же день. Формально процесс был открытым, но, выполняя приказ столичных «гостей», Сахарова на него не пустили. Официальная причина отказа – теснота в зале заседаний. Интеллигентный Андрей Дмитриевич не стал устраивать публичных разборок и, стоя в коридоре облсуда, молча переживал, что не сможет хотя бы взглядом подбодрить, поддержать Мустафу.

Зато для московских гебистов место в переполненном зале нашлось. Как, впрочем, и для «идейно устойчивых» зрителей, коим вменялось в обязанность выражать подсудимому свое «искреннее» негодование. И опять-таки «искренне» восхищаться «справедливым» решением судей, которое и так можно было заранее предсказать.

Кроме подсадных уток, в зале облсуда первоначально присутствовали мать Мустафы, его сестра и брат Асан. Сам Мустафа, все еще продолжающий голодовку, еле стоял на ногах. Ангажированный судья постоянно перебивал Джемилева, не давая практически ни слова сказать. А когда Иван Дворянский вдруг отказался от своих показаний, с таким трудом выбитых у него в карцере, судья пришел в ярость. Как же – ведь рушилось все обвинение!

– Придравшись к какой-то реплике Асана, он удалил парня из зала суда, – расказывал в своем интервью Андрей Сахаров. – Следом за братом удалили сестру Мустафы, когда она попыталась ему сообщить, что в Омске находится Сахаров. А во второй день суда удалили и мать Джемилева. После перерыва ее просто-напросто не пустили в зал, где шло заседание. Закрыв руками лицо, женщина плакала в коридоре...

«Пустите же мать, ведь там сейчас судят ее сына!» – Кричал Андрей Сахаров, но стоявшие возле двери охранники только смеялись. Более того – они стали отталкивать академика прочь от дверей.

– В это момент Люся ударила по лицу здоровяка в штатском, командовавшего этим «парадом», – вспоминал правозащитник после суда. – А я – его помощника, по-моему, тоже гебиста. На нас сразу же бросились милиционеры. Находившиеся рядом татары стали кричать и попытались вступиться. Возникла всеобщая свалка.

Андрея Дмитриевича вместе с несколькими татарами вытащили на улицу и бросили в уже поджидающий «воронок». Схватили и жену академика. С ней обращались так грубо, что руки у женщины оказались в кровоподтеках. Впрочем, вызванные к пострадавшей врачи наотрез отказались завидетельствовать документально нанесенные ей побои. А Сахарову с супругой в милиции заявили, что против них может быть возбуждено уголовное дело.

Их отпустили только после того, как Мустафе Джемилеву был вынесен приговор: два с половиной года лишения свободы. Наверное, его осудили, чтобы другим неповадно было критиковать решение бывшего «отца всех народов» и «самой передовой в мире партии».

На следующий день Сахаров вместе супругой вылетел в Москву. Домой Андрей Дмитриевич возвращался в подавленном состоянии. О чем думал он, какие кошки скребли у правозащитника на душе, мы теперь никогда не узнаем. А он уже не расскажет…

Николай БАСТОГИН