Поиск

Бывший ректор ОмГУ подробно рассказал, зачем пытались объединить классический и педагогический университеты, а также институт сервиса.

Процесс выборов ректора ОмГУ затягивается. Теперь уже ясно, что они состоятся не ранее чем во второй половине мая. Что ж, воспользуемся случаем, чтобы подробнее разобраться в том, что такое теперь Омский классический университет и какие перемены ему необходимы.

Сегодня наш собеседник – ректор ОмГУ в 2009–2014 годах Владимир Струнин.

– Владимир Иванович, во-первых, спасибо, что согласились встретиться. Отлично понимаю, разговор о делах минувших может оказаться для вас непростым, но все же давайте вспомним.

– Давайте. Оценивать эффективность работы следует не по тому, что сделано – здесь всегда есть чем отчитаться. Правильнее понять то, что не сделано и почему.

– Владимир Семенович Половинко, анализируя управление вузом периода Струнина, предположил, что главной из них стала децентрализация усилий. Проще сказать – проблем было много, вы брались за все и сразу, не выделяя основного вектора приложения сил. Это распыление и привело к тому, что осталось много незавершенного. Согласитесь? Или оспорите?

– «Много незавершенного» означает, что много было и начато. Невозможно быть успешным университетом, выпадая из современных трендов развития. А их направленностей множество, и мы, то есть университет, далеко не были впереди планеты всей по многим направлениям. Надо было успевать выходить в пул успешных университетов, времени на «стабильное существование» не оставалось, учитывая региональную и федеральную конкуренцию за статус ведущего вуза.

МЕЧТА, ОСНОВАННАЯ НА ЦИФРАХ

– Хорошо. Но я-то как раз думаю, что этот вектор, главная идея, на которую вы положили больше всего времени, сил, ресурсов, она была. Я о проекте так называемого объединенного университета. Или «большого», по-разному называли. Давайте с этого и начнем. Это идея или мечта? Из чего она родилась, когда?

– Омский региональный университет для меня никогда не был основным вектором развития нашего классического университета. Омский региональный университет как организация, объединяющая образовательные программы вузов Омского региона, представлялся мне как университет федерального уровня, оптимально соответствующий государственным вызовам времени. Это не было мечтой или грезами, это было, да и есть, понимание государственного подхода к развитию конкурентоспособной системы подготовки кадров под государственный заказ. Эта «мечта», как вы ее назвали, родилась из цифр.

С самого начала все было довольно предметно. По времени – это 2004-й год, когда начали вводить рейтинги вузов, и, соответственно, финансирование определялось статусом вуза. Системы мониторинга как таковой еще не было, а рейтинги уже пошли. И вузы, которые в них попадали на первые строчки, естественно, получали преференции, к ним относились по-другому. И заслуженно. Это были московские, питерские вузы, родной для меня томский университет, новосибирские классический и технический – все это действительно топовые высшие учебные заведения, с которыми и тогда, и сейчас нам трудно сравниться. И вот в этот период мы создали наконец-то у себя, в структуре института непрерывного открытого образования, аналитический отдел. Директор института Сергей Тимкин провел первые оценки статуса ОмГУ в этих рейтингах.

Система подсчета баллов по направлениям деятельности была известна, и оказалось, что при сложении показателей пяти омских вузов, подчиняющихся Министерству образования РФ, новый, созданный при их слиянии объединенный университет оказывался бы… на девятом месте в России! На девятом! В то время, как каждый вуз в отдельности выше 57-го места не занимал. А то еще и был далеко за сотой позицией.

– То есть вы моментально возносились в тот самый топ недосягаемых при прочих равных вузов страны.

– Не мы «возносились», а система высшего образования Омского региона в целом существенно поднималась в рейтинге вузов Российской Федерации. Разумеется, эта идея понравилась Геннадию Герингу, который в тот момент был ректором ОмГУ. И он как раз стал первым, кто ее вообще озвучил, вынес на широкое обсуждение. Конечно, он отлично понимал, что в то время полное слияние, то есть вплоть до образования единого юрлица, – маловероятно. Вряд ли кто пошел бы на такое. Поэтому предлагал объединение ассоциативного характера, корпоративный университет, как он это называл.

Понятно, что при таком формате никто бы никаких ощутимых преференций от слияния не получил. Вышла бы плохо управляемая конструкция без реального объединения ресурсов, а соответственно – и эффективность их использования как минимум не повысилась бы. Словом – общественная организация, не более. Но идея в массы ушла, в умах поселилась, что называется, зрела. Параллельно началась давно обещанная реформа высшей школы, которая среди прочего предполагала оптимизацию, попросту – закрытие низкорейтинговых вузов – частных, филиалов и так далее. И когда я уже стал ректором, объективная реальность, так скажем, сподвигла меня на то, чтобы идеей объединенного университета заняться всерьез.

Мы разработали проект. Подробнейший, хорошо просчитанный, даже прорисованный. В этой работе, кстати, участвовали и Владимир Половинко, и Игорь Щеткин, будущий ректор педуниверситета. Он как раз занимался встраиванием родного ему и хорошо знакомого педа в общую структуру будущего объединенного университета. Но после, став ректором, оказался едва ли не главным противником этого объединения.

СТРАХ ПЕРЕМЕН

– Владимир Иванович, тогда, пожалуй, главное, что пугало людей, преподавателей прежде всего, в этой идее, – оптимизация, сокращения.

– Пугало, может быть, от незнания, от непонимания. Оптимизация действительно предполагалась. Дублирующие факультеты, кафедры, разумеется, подлежали объединению. Но это не означало сокращение преподавателей. Количество преподавательских ставок определяется количеством студентов, как обучающихся на бюджетной основе, так и внебюджетников. Общий-то поток, количество студентов не уменьшилось бы, а значит, и ставок преподавателей меньше, чем необходимо для их обучения, не оставишь.

Мы все это просчитывали, исходя из общих контрольных цифр приема. Но, разумеется, деканов, например, стало бы меньше. Простой пример – у нас в ОмГУ исторический факультет и истфак в педуниверситете. Но объединения почему-то больше боялись как раз наши. Хотя, казалось бы, классическая школа априори должна быть сильнее, да и объединение происходило на базе ОмГУ. Но и у нас далеко не все были за. Понять можно – любое новое, любое движение, любые новые энергии – они вносят нервозность, даже страх за ту самую «стабильность». Но прежде всего – у слабых, у неуверенных в себе, в своих силах, у людей малых энергий. Которым уютнее существовать в атмосфере ничегонеделания и никогонетрогания. Так проще, разумеется. Но тем же историкам должно быть лучше всех известно – застой ведет только к упадку и дальше – к гибели. Причем всей системы, а не отдельных персоналий, что самое прискорбное.

– Что еще такого хорошего было в идее объединенного университета, помимо высокого рейтинга?

– Объединение ресурсов – это самое главное. И более разумное, грамотное их распределение. Не пять ректоров вузов будут ходить за выделением ресурсов из регионального или федерального бюджетов, обивая пороги соответствующих ведомств и конкурируя между собой, а требуется поддержка одного большого регионального университета – есть разница как с точки зрения эффективности управления, так и с точки зрения оптимизации вложения ресурсов? Ну, например, объединяя пять вузов, можно для них построить не пять бассейнов, а, скажем, три – по загрузке. Тогда, к слову, бассейнов не было нигде, кроме СибГУФКа. Мы как раз построили первый, чтобы ввести в строй шестой корпус. Это ведь изначально был Дом пионеров, и бассейн имелся в проекте, без него корпус не принимали. Пришлось достраивать. Достроили.

– Ясно, хороший пример, не будем углубляться в детали. То же касается материальной базы в целом, учебного оборудования, образовательных программ и так далее. Когда мечта перестала быть мечтой?

– Когда получила поддержку. Я не раз докладывал об этом проекте Леониду Полежаеву, озвучивал основные идеи в Министерстве образования в Москве и в конце концов сделал большой доклад на собрании академической общественности Омска в правительстве. Все проработав и обдумав, мы предлагали объединить только ОмГУ, Омский педуниверситет и Омский институт сервиса. Сочли, что техническому университету и СибАДИ, как вузам, направленным на подготовку инженерных кадров, логичнее создать второй объединенный вуз, если захотят, конечно. К тому же в то время был уже пример слияния классического и технического вузов в Тамбове. Там все прошло быстро, без должной проработки, через колено, в итоге привело к серьезному напряжению и затем – к возвращению статуса-кво, объединение распалось.

Мы это учитывали. И наш проект получил поддержку не только губернатора Леонида Полежаева, но и Министерства образования России. У меня специально по этой теме была встреча с первым замминистра Маратом Камболовым. Затем в Омск приезжал замминистра Исаак Калина. Ситуацию они изучили, мнения услышали. Активно против, кстати, выступал депутат Госдумы Олег Смолин. Тем не менее процесс шел. Я активно встречался с представителями и педуниверситета, и института сервиса.

ПРОКЛЯТИЕ ЭТИХ БЕСКОНЕЧНЫХ «ЕСЛИ БЫ…»

– И к чему пришли?

– Объединение в целом было одобрено, но все конкретные мероприятия решили отложить на 2012 год, после того как пройдут президентские выборы. Но еще до истечения полномочий Дмитрия Медведева был довольно внезапно отправлен в отставку наш губернатор – Леонид Полежаев. Его преемник, увы, занимался проектом объединенного университета далеко не так активно. Ну а еще через год с небольшим я перестал быть ректором ОмГУ.

– И проект был похоронен.

– Да. Но проект был красивый. И не просто. Это была бы в самом деле серьезная оптимизация всех ресурсов, что получает регион, нацеленных на подготовку специалистов. Идеальная была бы вещь. Останься во главе области Леонид Константинович Полежаев, который все это прекрасно понимал, верно оценивал эффективность и социальную значимость данного проекта, и объединенный университет в Омске стал бы реальностью. Я уверен.

– Но опять это сослагательное наклонение. Просто какой-то ваш бич. А можно, как вы считаете, говорить о чем-то подобном в наше время?

– Ну говорить-то можно. Отчего не поговорить?

– Однако время ушло, вы хотите сказать?

– Время потеряно, да. Ведь мы могли создать прецедент. Подобного в России не было. Уже одно это заставило бы всех, на всех уровнях относиться к нам по-другому. Окажись объединение вузов удачным, это подняло бы имидж, престиж региона в целом!

– Кстати, были после примеры удачного объединения по схеме, изначально предложенной вами?

– Были. Красноярск. Объединились классический, педагогический и… технический университеты – то же самое, что и в Тамбове. Но там все вернулось на круги своя, а здесь родился федеральный университет. Что самое обидное – да, почти что по нашей схеме и на базе точно такого же, по сути, классического университета-одногодки, как ОмГУ. С которым мы все время соперничали, толкались локтями, но были где-то рядом. Теперь – увы. Красноярск ушел в отрыв.

– Почему удалось им, но не удалось Тамбову?

– Во многом – просто человеческий фактор. Причем я бы выделил здесь ректора технического университета Сергея Подлесного. Это очень сильный руководитель, грамотный, взвешенный человек и во многом, я думаю, именно благодаря ему красноярское слияние прошло с таким успехом. Вузы объединялись очень постепенно. Техуниверситет долго сохранял элементы автономии – вплоть до отдельного счета в казначействе и своей системы управления финансами. Одним словом, процесс этот очень сложный, очень тонкий, в нем масса нюансов, которые мы как раз и пытались учитывать, предугадывать, купировать. Но объединение дает ощутимые плюсы – это повышение статуса вуза, связанное с этим увеличение финансирования, а значит – более широкие возможности во всех смыслах. И пример рядом – Омский технический университет, объединившись с Омским институтом сервиса, обрел статус опорного вуза и за последующие годы вышел на первую строчку в рейтингах по Омску, серьезно улучшив свои позиции и в целом по стране.

КОГДА НАСТАЛО ВРЕМЯ МАЛЫХ ЭНЕРГИЙ

– Почему ОмГУ не боролся за статус опорного вуза? Или пытались?

– Насколько я знаю, нет. Даже не пытались. В том-то и дело.

– Почему?

– Ну, это вопрос к действующему ректору, не ко мне. Я думаю, участие в подобных программах – просто не в приоритете у нынешних управленцев. Просто нет понимания, что это вообще нужно и зачем нужно. Ну и потом, чтобы претендовать на какой-то статус, чтобы участвовать в программе, нужно же подготовить заявку. А это серьезный пакет документов. Вуз-претендент должен не просто хотеть, он должен соответствовать условиям заявленной программы. Это не вопрос чьего-либо хотения. Это вопрос возможностей. И соответствия. А сейчас университет даже обычную аккредитацию преодолевает с тележным скрипом. Ну и опять – человеческий фактор. Сейчас просто не осталось тех, кто непосредственно готовил заявки для участия, например, в конкурсах на получение статуса ведущего университета России: Западно-Сибирского федерального университета и Национального исследовательского университета.

– То есть не осталось? А кто этим занимался при вас?

– «Научники», как я их называл. Научно-технический отдел, которым руководили Павел Орлов и Александр Гончаренко. Гончаренко позже возглавил созданный у нас МИБИ – межвузовский инновационный бизнес-инкубатор, которого сейчас уже, по сути, нет. Есть сам корпус, но площади в нем занимают уже по большей части административно-управленческие структуры.

– Раз уж затронули эту тему, давайте подробнее, что такое МИБИ, когда он был создан, что из себя представлял?

– МИБИ был создан по госпрограмме на условиях софинансирования. Половину денег мы получали от Федерации, половина – собственные средства университета. Мы приняли в ней участие по моей инициативе, но при полной поддержке Геннадия Геринга. При нем мы начали строительство, но уже в мое ректорство завершали. И это, кстати, было одним из побудительных мотивов, почему я выдвигался на пост руководителя университета – чтобы завершить начатое. Это касалось не только МИБИ. Тот же главный корпус, тот же шестой корпус и много другого, калибром помельче, мы приняли и вели дальше, стремясь завершить начатое. И сохраняя тем самым подлинную преемственность власти. Так в университете было всегда! Но, увы, не сработало после избрания Якуба.

– Хорошо, МИБИ как корпус вы получили, расскажите про начинку.

– Резидентов инкубатора – так это называлось – мы начали искать параллельно со строительством корпуса. И к исходу 2013 года у нас работали 19 малых инновационных предприятий. Они получали гранты, зарабатывали по хоздоговорам, приобретали современное технологичное оборудование, внедряли собственные научные разработки, выпускали продукцию, оказывали услуги, и едва ли не самое главное – обучали студентов. По итогам 2013 года даже уже отчисляли деньги университету – как соучредителю. Сверх того, участвовали в благоустройстве территории, оснащении учебных аудиторий и так далее.

ПОДЛИННЫЕ ИННОВАЦИИ

– Расскажите коротко о нескольких самых интересных проектах.

– Первый, кто приходит на ум, – Игорь Зинкин (увы, в ноябре прошлого года его не стало). Это наш выпускник, он занимался 3D-печатью. То есть, по сути – моделированием деталей сложной формы. Например, запчасти для какого-нибудь станка или машины, которые в оригинале либо очень дороги, либо вовсе недоступны, потому что более не производятся. И вот ребята сканировали такие детали, передавали в компьютер, писали программу для 3D-принтера, печатали на нем эту запчасть из специальной пластмассы, затем использовали ее для изготовления формы. Далее – отливка, обработка – и запчасть готова.

Он делал и траки для танков, и протезы, которые вживляли в организм человека вместо, например, фаланги пальца. То есть спектр применения технологии – широчайший. И дело успешно развивалось. Более того, Игорь вместе с Геннадием Герингом разработали учебные программы, мы планировали открывать набор, обучать этой специальности. И спрос бы, я думаю, был, потому что в Омске этому не учат нигде. До сих пор. Но уже и Игоря нет, и Геринг в Германии… А программы – вот они, лежат у меня на столе.

– Я слышал что-то о сотрудничестве с Роскосмосом.

– Да, было и такое. Причем даже два направления. Первое – обработка снимков, полученных со спутника. И по заявкам организаций или местных властей создавали геоинформационную карту того или иного участка Омской области. В этой карте было все – от того, какие земли на этом участке (плодородные или же солончаки, леса и так далее), и до того, где какие заложены коммуникации – будь то газовые или водопроводные трубы, электропровода, что угодно. Мы не раз предлагали властям – и на уровне города, и на уровне области – создать многослойную цельную геолокационную карту-справочник всего региона. Но все, как обычно у нас, упиралось в деньги. Хотя в нашем случае их требовалось не так-то и много.

И второе направление у этих же ребят – беспилотники. Точнее, то же картографирование, но при помощи летательных аппаратов. Это оказалось более востребовано. К ним обращались такие компании, как, например, «Транснефть». Вели они и картографию на острове Русский. Вообще, довольно много ездили по Сибири и Дальнему Востоку.

– Ясно. Ну а что-нибудь более естественно-научное?

– Химическая лаборатория Людмилы Бельской. Тоже наша выпускница, у нее была очень интересная, уникальная разработка – она по слюне определяла некоторые болезни человека. Это так называемая бесконтактная диагностика. У Бельской были авторские свидетельства, патенты. И, по-моему, она даже вышла на сертифицирование этой методики в Минздраве РФ. Здесь, как и везде, в любом малом инновационном предприятии, трудились и обучались студенты университета. Это важно. Причем они знания приобретали не в теории, не на учебном оборудовании, а на самом что ни на есть промышленном, причем современном, которое вуз (не только наш) иначе никогда бы не приобрел.

ЛЮДЕЙ СТРУНИНА – УБРАТЬ!

– Контрольный вопрос – что стало с МИБИ?

– Ну, согласно отчету действующего ректора за 2018 год, сейчас в МИБИ числится 15 предприятий, у десяти из которых «деятельность не ведется».

– А ваши «звезды», о которых вы рассказывали?

– Команда распылилась. Основная ее часть теперь – в Омском техническом университете, часть в ОмГАУ, а, например, Бельская – в Калининграде. И, кстати, именно те ребята, что перешли в политех, составляли заявку, благодаря которой технический университет в итоге и обрел статус опорного. Точно так же, как ранее именно они работали над такими же заявками для ОмГУ.

– То есть получается, расставшись с ними, университет потерял не только по-настоящему инновационные малые предприятия, но и людей, работавших над продвижением вуза.

– Да.

– Почему они ушли?

– Такова была кадровая политика нового руководства. Все они считались «людьми Струнина». Все они «представляли опасность». Все они были слишком энергичны, деятельны, где-то даже дерзки. И в итоге – пришлись не ко двору. Еще раз повторю, пришло время других энергий.

– Почему начали именно с МИБИ?

– Начали вообще-то с людей. Убрали Орлова, Гончаренко. Убрали Андрея Берникова, который внедрил автоматизированную систему управления, вывел делопроизводство на современный уровень. Этим все сейчас с удовольствием пользуются, но сколько было претензий и сопротивления тогда! А Берников сейчас делает, по сути, то же самое в одном из московских вузов. Вынуждена была уйти Ольга Кошевая, которая только-только начала настраивать экономику ОмГУ. Которой прежде – в таком ключе – вообще никто не занимался. И не только у нас, вообще нигде в других вузах. Экономика – это же в большей степени планирование направлений развития вуза, серьезная маркетинговая задача, если уж так говорить.

– И не на одного человека.

– Да, да, и не на одного человека. И мне удалось переманить из ОТП-Банка у Валерия Степанова Ольгу Владимировну. Она, кстати, тоже наша выпускница. У нас ей было интереснее, чем в банке, потому что экономика вуза на самом деле сложнее даже, чем на каком-нибудь заводе, очень многопрофильная. Но Ольга довольно быстро во все вникла, стала просчитывать, анализировать, причем в ежедневном режиме. И докладывала. И это был не просто отчет по факту, она прогнозировала – что станет, если мы будем продолжать делать так-то и так-то. Куда нас это приведет и что нужно изменить, чтобы ситуацию исправить. Это была тонкая, очень тонкая и очень точная перенастройка всей экономики вуза, даже самого подхода к этому вопросу, сложившемуся годами, если не десятилетиями.

ФАТАЛЬНОЕ НЕДОПОНИМАНИЕ

– А это раздражало?

– Конечно! Слишком резкий ветер перемен. Особенно если это касалось таких вещей, как оптимизация штатного расписания. У нас ведь – при собственном очень сильном экономфаке! – никогда не было отдела труда и заработной платы. На любом предприятии есть. И если говорить о том же штатном, то за ним никто никогда системно не следил. В итоге ставок лаборантов, слесарей, вообще всех категорий работников, любых, в любом подразделении, которые неизвестно уже кто, когда и зачем вводил, висело столько, что непонятно было, с какой стороны за это взяться. А мы вынуждены были этим заняться, потому что уже ввели систему мониторинга вузов, где многие показатели делятся на количество ставок. И ясно: чем меньше этот знаменатель, тем выше показатели. А по ним теперь оценивали вуз.

– Но сокращая ставки, вы же лишали людей дополнительного заработка.

– В том-то и дело, что нет! Да, мы оптимизировали штатное расписание, но все деньги, которые по сокращенным ставкам начислялись, оставались в подразделениях – на кафедрах, в отделах. То есть на фонд зарплаты мы не покушались. Но эти виртуальные ставки были очень удобны. Тот же завкафедрой мог, по сути, манипулировать ими по своему усмотрению, поощряя то одного, то другого сотрудника. Наша система была, конечно, жестче.

– Еще один повод для недовольства.

– Да. Причем где-то люди действительно недопонимали сути перемен, а где-то это недовольство подогревалось, нагнеталось.

– Владимир Иванович, у меня из разговора с вами и бесед с Владимиром Семеновичем Половинко складывается такое ощущение, что вы затеяли в университете какую-то грандиозную генеральную уборку, многоуровневое наведение порядка. Слишком много нового внедряли – где-то вынужденно, в соответствии с новыми требованиями «сверху», где-то по причине того, что… ну такой у вас характер и отношение к жизни, к высшей школе…

– Перебью, мне кажется, слово «уборка» не вполне удачно. Но в целом – да, ощущение верное. Нам пришлось. По-другому было нельзя. И мы еще довольно малый круг вопросов затронули.

– Я о том же. Острые вопросы я еще даже и не начал задавать. Ведь Алексей Валерьевич Якуб пришел к ректорству под знаменем борьбы за социальную справедливость. И судя по его последнему большому интервью, это знамя так и не спущено, борьба продолжается. При Струнине социальная справедливость в самом деле была нарушена? Вы снижали зарплату преподавателям?

– Нет, не снижали. Но она очень медленно росла.

– Давайте на этом остановимся. Мне кажется, разговор на эту тему будет долгим. Предлагаю продолжить в следующий раз.

– Хорошо, я готов.

Беседовал Рустем Шахов

Фото из архива Владимира Струнина

1439

Бывший ректор ОмГУ подробно рассказал, зачем пытались объединить классический и педагогический университеты, а также институт сервиса.

Процесс выборов ректора ОмГУ затягивается. Теперь уже ясно, что они состоятся не ранее чем во второй половине мая. Что ж, воспользуемся случаем, чтобы подробнее разобраться в том, что такое теперь Омский классический университет и какие перемены ему необходимы.

Сегодня наш собеседник – ректор ОмГУ в 2009–2014 годах Владимир Струнин.

– Владимир Иванович, во-первых, спасибо, что согласились встретиться. Отлично понимаю, разговор о делах минувших может оказаться для вас непростым, но все же давайте вспомним.

– Давайте. Оценивать эффективность работы следует не по тому, что сделано – здесь всегда есть чем отчитаться. Правильнее понять то, что не сделано и почему.

– Владимир Семенович Половинко, анализируя управление вузом периода Струнина, предположил, что главной из них стала децентрализация усилий. Проще сказать – проблем было много, вы брались за все и сразу, не выделяя основного вектора приложения сил. Это распыление и привело к тому, что осталось много незавершенного. Согласитесь? Или оспорите?

– «Много незавершенного» означает, что много было и начато. Невозможно быть успешным университетом, выпадая из современных трендов развития. А их направленностей множество, и мы, то есть университет, далеко не были впереди планеты всей по многим направлениям. Надо было успевать выходить в пул успешных университетов, времени на «стабильное существование» не оставалось, учитывая региональную и федеральную конкуренцию за статус ведущего вуза.

МЕЧТА, ОСНОВАННАЯ НА ЦИФРАХ

– Хорошо. Но я-то как раз думаю, что этот вектор, главная идея, на которую вы положили больше всего времени, сил, ресурсов, она была. Я о проекте так называемого объединенного университета. Или «большого», по-разному называли. Давайте с этого и начнем. Это идея или мечта? Из чего она родилась, когда?

– Омский региональный университет для меня никогда не был основным вектором развития нашего классического университета. Омский региональный университет как организация, объединяющая образовательные программы вузов Омского региона, представлялся мне как университет федерального уровня, оптимально соответствующий государственным вызовам времени. Это не было мечтой или грезами, это было, да и есть, понимание государственного подхода к развитию конкурентоспособной системы подготовки кадров под государственный заказ. Эта «мечта», как вы ее назвали, родилась из цифр.

С самого начала все было довольно предметно. По времени – это 2004-й год, когда начали вводить рейтинги вузов, и, соответственно, финансирование определялось статусом вуза. Системы мониторинга как таковой еще не было, а рейтинги уже пошли. И вузы, которые в них попадали на первые строчки, естественно, получали преференции, к ним относились по-другому. И заслуженно. Это были московские, питерские вузы, родной для меня томский университет, новосибирские классический и технический – все это действительно топовые высшие учебные заведения, с которыми и тогда, и сейчас нам трудно сравниться. И вот в этот период мы создали наконец-то у себя, в структуре института непрерывного открытого образования, аналитический отдел. Директор института Сергей Тимкин провел первые оценки статуса ОмГУ в этих рейтингах.

Система подсчета баллов по направлениям деятельности была известна, и оказалось, что при сложении показателей пяти омских вузов, подчиняющихся Министерству образования РФ, новый, созданный при их слиянии объединенный университет оказывался бы… на девятом месте в России! На девятом! В то время, как каждый вуз в отдельности выше 57-го места не занимал. А то еще и был далеко за сотой позицией.

– То есть вы моментально возносились в тот самый топ недосягаемых при прочих равных вузов страны.

– Не мы «возносились», а система высшего образования Омского региона в целом существенно поднималась в рейтинге вузов Российской Федерации. Разумеется, эта идея понравилась Геннадию Герингу, который в тот момент был ректором ОмГУ. И он как раз стал первым, кто ее вообще озвучил, вынес на широкое обсуждение. Конечно, он отлично понимал, что в то время полное слияние, то есть вплоть до образования единого юрлица, – маловероятно. Вряд ли кто пошел бы на такое. Поэтому предлагал объединение ассоциативного характера, корпоративный университет, как он это называл.

Понятно, что при таком формате никто бы никаких ощутимых преференций от слияния не получил. Вышла бы плохо управляемая конструкция без реального объединения ресурсов, а соответственно – и эффективность их использования как минимум не повысилась бы. Словом – общественная организация, не более. Но идея в массы ушла, в умах поселилась, что называется, зрела. Параллельно началась давно обещанная реформа высшей школы, которая среди прочего предполагала оптимизацию, попросту – закрытие низкорейтинговых вузов – частных, филиалов и так далее. И когда я уже стал ректором, объективная реальность, так скажем, сподвигла меня на то, чтобы идеей объединенного университета заняться всерьез.

Мы разработали проект. Подробнейший, хорошо просчитанный, даже прорисованный. В этой работе, кстати, участвовали и Владимир Половинко, и Игорь Щеткин, будущий ректор педуниверситета. Он как раз занимался встраиванием родного ему и хорошо знакомого педа в общую структуру будущего объединенного университета. Но после, став ректором, оказался едва ли не главным противником этого объединения.

СТРАХ ПЕРЕМЕН

– Владимир Иванович, тогда, пожалуй, главное, что пугало людей, преподавателей прежде всего, в этой идее, – оптимизация, сокращения.

– Пугало, может быть, от незнания, от непонимания. Оптимизация действительно предполагалась. Дублирующие факультеты, кафедры, разумеется, подлежали объединению. Но это не означало сокращение преподавателей. Количество преподавательских ставок определяется количеством студентов, как обучающихся на бюджетной основе, так и внебюджетников. Общий-то поток, количество студентов не уменьшилось бы, а значит, и ставок преподавателей меньше, чем необходимо для их обучения, не оставишь.

Мы все это просчитывали, исходя из общих контрольных цифр приема. Но, разумеется, деканов, например, стало бы меньше. Простой пример – у нас в ОмГУ исторический факультет и истфак в педуниверситете. Но объединения почему-то больше боялись как раз наши. Хотя, казалось бы, классическая школа априори должна быть сильнее, да и объединение происходило на базе ОмГУ. Но и у нас далеко не все были за. Понять можно – любое новое, любое движение, любые новые энергии – они вносят нервозность, даже страх за ту самую «стабильность». Но прежде всего – у слабых, у неуверенных в себе, в своих силах, у людей малых энергий. Которым уютнее существовать в атмосфере ничегонеделания и никогонетрогания. Так проще, разумеется. Но тем же историкам должно быть лучше всех известно – застой ведет только к упадку и дальше – к гибели. Причем всей системы, а не отдельных персоналий, что самое прискорбное.

– Что еще такого хорошего было в идее объединенного университета, помимо высокого рейтинга?

– Объединение ресурсов – это самое главное. И более разумное, грамотное их распределение. Не пять ректоров вузов будут ходить за выделением ресурсов из регионального или федерального бюджетов, обивая пороги соответствующих ведомств и конкурируя между собой, а требуется поддержка одного большого регионального университета – есть разница как с точки зрения эффективности управления, так и с точки зрения оптимизации вложения ресурсов? Ну, например, объединяя пять вузов, можно для них построить не пять бассейнов, а, скажем, три – по загрузке. Тогда, к слову, бассейнов не было нигде, кроме СибГУФКа. Мы как раз построили первый, чтобы ввести в строй шестой корпус. Это ведь изначально был Дом пионеров, и бассейн имелся в проекте, без него корпус не принимали. Пришлось достраивать. Достроили.

– Ясно, хороший пример, не будем углубляться в детали. То же касается материальной базы в целом, учебного оборудования, образовательных программ и так далее. Когда мечта перестала быть мечтой?

– Когда получила поддержку. Я не раз докладывал об этом проекте Леониду Полежаеву, озвучивал основные идеи в Министерстве образования в Москве и в конце концов сделал большой доклад на собрании академической общественности Омска в правительстве. Все проработав и обдумав, мы предлагали объединить только ОмГУ, Омский педуниверситет и Омский институт сервиса. Сочли, что техническому университету и СибАДИ, как вузам, направленным на подготовку инженерных кадров, логичнее создать второй объединенный вуз, если захотят, конечно. К тому же в то время был уже пример слияния классического и технического вузов в Тамбове. Там все прошло быстро, без должной проработки, через колено, в итоге привело к серьезному напряжению и затем – к возвращению статуса-кво, объединение распалось.

Мы это учитывали. И наш проект получил поддержку не только губернатора Леонида Полежаева, но и Министерства образования России. У меня специально по этой теме была встреча с первым замминистра Маратом Камболовым. Затем в Омск приезжал замминистра Исаак Калина. Ситуацию они изучили, мнения услышали. Активно против, кстати, выступал депутат Госдумы Олег Смолин. Тем не менее процесс шел. Я активно встречался с представителями и педуниверситета, и института сервиса.

ПРОКЛЯТИЕ ЭТИХ БЕСКОНЕЧНЫХ «ЕСЛИ БЫ…»

– И к чему пришли?

– Объединение в целом было одобрено, но все конкретные мероприятия решили отложить на 2012 год, после того как пройдут президентские выборы. Но еще до истечения полномочий Дмитрия Медведева был довольно внезапно отправлен в отставку наш губернатор – Леонид Полежаев. Его преемник, увы, занимался проектом объединенного университета далеко не так активно. Ну а еще через год с небольшим я перестал быть ректором ОмГУ.

– И проект был похоронен.

– Да. Но проект был красивый. И не просто. Это была бы в самом деле серьезная оптимизация всех ресурсов, что получает регион, нацеленных на подготовку специалистов. Идеальная была бы вещь. Останься во главе области Леонид Константинович Полежаев, который все это прекрасно понимал, верно оценивал эффективность и социальную значимость данного проекта, и объединенный университет в Омске стал бы реальностью. Я уверен.

– Но опять это сослагательное наклонение. Просто какой-то ваш бич. А можно, как вы считаете, говорить о чем-то подобном в наше время?

– Ну говорить-то можно. Отчего не поговорить?

– Однако время ушло, вы хотите сказать?

– Время потеряно, да. Ведь мы могли создать прецедент. Подобного в России не было. Уже одно это заставило бы всех, на всех уровнях относиться к нам по-другому. Окажись объединение вузов удачным, это подняло бы имидж, престиж региона в целом!

– Кстати, были после примеры удачного объединения по схеме, изначально предложенной вами?

– Были. Красноярск. Объединились классический, педагогический и… технический университеты – то же самое, что и в Тамбове. Но там все вернулось на круги своя, а здесь родился федеральный университет. Что самое обидное – да, почти что по нашей схеме и на базе точно такого же, по сути, классического университета-одногодки, как ОмГУ. С которым мы все время соперничали, толкались локтями, но были где-то рядом. Теперь – увы. Красноярск ушел в отрыв.

– Почему удалось им, но не удалось Тамбову?

– Во многом – просто человеческий фактор. Причем я бы выделил здесь ректора технического университета Сергея Подлесного. Это очень сильный руководитель, грамотный, взвешенный человек и во многом, я думаю, именно благодаря ему красноярское слияние прошло с таким успехом. Вузы объединялись очень постепенно. Техуниверситет долго сохранял элементы автономии – вплоть до отдельного счета в казначействе и своей системы управления финансами. Одним словом, процесс этот очень сложный, очень тонкий, в нем масса нюансов, которые мы как раз и пытались учитывать, предугадывать, купировать. Но объединение дает ощутимые плюсы – это повышение статуса вуза, связанное с этим увеличение финансирования, а значит – более широкие возможности во всех смыслах. И пример рядом – Омский технический университет, объединившись с Омским институтом сервиса, обрел статус опорного вуза и за последующие годы вышел на первую строчку в рейтингах по Омску, серьезно улучшив свои позиции и в целом по стране.

КОГДА НАСТАЛО ВРЕМЯ МАЛЫХ ЭНЕРГИЙ

– Почему ОмГУ не боролся за статус опорного вуза? Или пытались?

– Насколько я знаю, нет. Даже не пытались. В том-то и дело.

– Почему?

– Ну, это вопрос к действующему ректору, не ко мне. Я думаю, участие в подобных программах – просто не в приоритете у нынешних управленцев. Просто нет понимания, что это вообще нужно и зачем нужно. Ну и потом, чтобы претендовать на какой-то статус, чтобы участвовать в программе, нужно же подготовить заявку. А это серьезный пакет документов. Вуз-претендент должен не просто хотеть, он должен соответствовать условиям заявленной программы. Это не вопрос чьего-либо хотения. Это вопрос возможностей. И соответствия. А сейчас университет даже обычную аккредитацию преодолевает с тележным скрипом. Ну и опять – человеческий фактор. Сейчас просто не осталось тех, кто непосредственно готовил заявки для участия, например, в конкурсах на получение статуса ведущего университета России: Западно-Сибирского федерального университета и Национального исследовательского университета.

– То есть не осталось? А кто этим занимался при вас?

– «Научники», как я их называл. Научно-технический отдел, которым руководили Павел Орлов и Александр Гончаренко. Гончаренко позже возглавил созданный у нас МИБИ – межвузовский инновационный бизнес-инкубатор, которого сейчас уже, по сути, нет. Есть сам корпус, но площади в нем занимают уже по большей части административно-управленческие структуры.

– Раз уж затронули эту тему, давайте подробнее, что такое МИБИ, когда он был создан, что из себя представлял?

– МИБИ был создан по госпрограмме на условиях софинансирования. Половину денег мы получали от Федерации, половина – собственные средства университета. Мы приняли в ней участие по моей инициативе, но при полной поддержке Геннадия Геринга. При нем мы начали строительство, но уже в мое ректорство завершали. И это, кстати, было одним из побудительных мотивов, почему я выдвигался на пост руководителя университета – чтобы завершить начатое. Это касалось не только МИБИ. Тот же главный корпус, тот же шестой корпус и много другого, калибром помельче, мы приняли и вели дальше, стремясь завершить начатое. И сохраняя тем самым подлинную преемственность власти. Так в университете было всегда! Но, увы, не сработало после избрания Якуба.

– Хорошо, МИБИ как корпус вы получили, расскажите про начинку.

– Резидентов инкубатора – так это называлось – мы начали искать параллельно со строительством корпуса. И к исходу 2013 года у нас работали 19 малых инновационных предприятий. Они получали гранты, зарабатывали по хоздоговорам, приобретали современное технологичное оборудование, внедряли собственные научные разработки, выпускали продукцию, оказывали услуги, и едва ли не самое главное – обучали студентов. По итогам 2013 года даже уже отчисляли деньги университету – как соучредителю. Сверх того, участвовали в благоустройстве территории, оснащении учебных аудиторий и так далее.

ПОДЛИННЫЕ ИННОВАЦИИ

– Расскажите коротко о нескольких самых интересных проектах.

– Первый, кто приходит на ум, – Игорь Зинкин (увы, в ноябре прошлого года его не стало). Это наш выпускник, он занимался 3D-печатью. То есть, по сути – моделированием деталей сложной формы. Например, запчасти для какого-нибудь станка или машины, которые в оригинале либо очень дороги, либо вовсе недоступны, потому что более не производятся. И вот ребята сканировали такие детали, передавали в компьютер, писали программу для 3D-принтера, печатали на нем эту запчасть из специальной пластмассы, затем использовали ее для изготовления формы. Далее – отливка, обработка – и запчасть готова.

Он делал и траки для танков, и протезы, которые вживляли в организм человека вместо, например, фаланги пальца. То есть спектр применения технологии – широчайший. И дело успешно развивалось. Более того, Игорь вместе с Геннадием Герингом разработали учебные программы, мы планировали открывать набор, обучать этой специальности. И спрос бы, я думаю, был, потому что в Омске этому не учат нигде. До сих пор. Но уже и Игоря нет, и Геринг в Германии… А программы – вот они, лежат у меня на столе.

– Я слышал что-то о сотрудничестве с Роскосмосом.

– Да, было и такое. Причем даже два направления. Первое – обработка снимков, полученных со спутника. И по заявкам организаций или местных властей создавали геоинформационную карту того или иного участка Омской области. В этой карте было все – от того, какие земли на этом участке (плодородные или же солончаки, леса и так далее), и до того, где какие заложены коммуникации – будь то газовые или водопроводные трубы, электропровода, что угодно. Мы не раз предлагали властям – и на уровне города, и на уровне области – создать многослойную цельную геолокационную карту-справочник всего региона. Но все, как обычно у нас, упиралось в деньги. Хотя в нашем случае их требовалось не так-то и много.

И второе направление у этих же ребят – беспилотники. Точнее, то же картографирование, но при помощи летательных аппаратов. Это оказалось более востребовано. К ним обращались такие компании, как, например, «Транснефть». Вели они и картографию на острове Русский. Вообще, довольно много ездили по Сибири и Дальнему Востоку.

– Ясно. Ну а что-нибудь более естественно-научное?

– Химическая лаборатория Людмилы Бельской. Тоже наша выпускница, у нее была очень интересная, уникальная разработка – она по слюне определяла некоторые болезни человека. Это так называемая бесконтактная диагностика. У Бельской были авторские свидетельства, патенты. И, по-моему, она даже вышла на сертифицирование этой методики в Минздраве РФ. Здесь, как и везде, в любом малом инновационном предприятии, трудились и обучались студенты университета. Это важно. Причем они знания приобретали не в теории, не на учебном оборудовании, а на самом что ни на есть промышленном, причем современном, которое вуз (не только наш) иначе никогда бы не приобрел.

ЛЮДЕЙ СТРУНИНА – УБРАТЬ!

– Контрольный вопрос – что стало с МИБИ?

– Ну, согласно отчету действующего ректора за 2018 год, сейчас в МИБИ числится 15 предприятий, у десяти из которых «деятельность не ведется».

– А ваши «звезды», о которых вы рассказывали?

– Команда распылилась. Основная ее часть теперь – в Омском техническом университете, часть в ОмГАУ, а, например, Бельская – в Калининграде. И, кстати, именно те ребята, что перешли в политех, составляли заявку, благодаря которой технический университет в итоге и обрел статус опорного. Точно так же, как ранее именно они работали над такими же заявками для ОмГУ.

– То есть получается, расставшись с ними, университет потерял не только по-настоящему инновационные малые предприятия, но и людей, работавших над продвижением вуза.

– Да.

– Почему они ушли?

– Такова была кадровая политика нового руководства. Все они считались «людьми Струнина». Все они «представляли опасность». Все они были слишком энергичны, деятельны, где-то даже дерзки. И в итоге – пришлись не ко двору. Еще раз повторю, пришло время других энергий.

– Почему начали именно с МИБИ?

– Начали вообще-то с людей. Убрали Орлова, Гончаренко. Убрали Андрея Берникова, который внедрил автоматизированную систему управления, вывел делопроизводство на современный уровень. Этим все сейчас с удовольствием пользуются, но сколько было претензий и сопротивления тогда! А Берников сейчас делает, по сути, то же самое в одном из московских вузов. Вынуждена была уйти Ольга Кошевая, которая только-только начала настраивать экономику ОмГУ. Которой прежде – в таком ключе – вообще никто не занимался. И не только у нас, вообще нигде в других вузах. Экономика – это же в большей степени планирование направлений развития вуза, серьезная маркетинговая задача, если уж так говорить.

– И не на одного человека.

– Да, да, и не на одного человека. И мне удалось переманить из ОТП-Банка у Валерия Степанова Ольгу Владимировну. Она, кстати, тоже наша выпускница. У нас ей было интереснее, чем в банке, потому что экономика вуза на самом деле сложнее даже, чем на каком-нибудь заводе, очень многопрофильная. Но Ольга довольно быстро во все вникла, стала просчитывать, анализировать, причем в ежедневном режиме. И докладывала. И это был не просто отчет по факту, она прогнозировала – что станет, если мы будем продолжать делать так-то и так-то. Куда нас это приведет и что нужно изменить, чтобы ситуацию исправить. Это была тонкая, очень тонкая и очень точная перенастройка всей экономики вуза, даже самого подхода к этому вопросу, сложившемуся годами, если не десятилетиями.

ФАТАЛЬНОЕ НЕДОПОНИМАНИЕ

– А это раздражало?

– Конечно! Слишком резкий ветер перемен. Особенно если это касалось таких вещей, как оптимизация штатного расписания. У нас ведь – при собственном очень сильном экономфаке! – никогда не было отдела труда и заработной платы. На любом предприятии есть. И если говорить о том же штатном, то за ним никто никогда системно не следил. В итоге ставок лаборантов, слесарей, вообще всех категорий работников, любых, в любом подразделении, которые неизвестно уже кто, когда и зачем вводил, висело столько, что непонятно было, с какой стороны за это взяться. А мы вынуждены были этим заняться, потому что уже ввели систему мониторинга вузов, где многие показатели делятся на количество ставок. И ясно: чем меньше этот знаменатель, тем выше показатели. А по ним теперь оценивали вуз.

– Но сокращая ставки, вы же лишали людей дополнительного заработка.

– В том-то и дело, что нет! Да, мы оптимизировали штатное расписание, но все деньги, которые по сокращенным ставкам начислялись, оставались в подразделениях – на кафедрах, в отделах. То есть на фонд зарплаты мы не покушались. Но эти виртуальные ставки были очень удобны. Тот же завкафедрой мог, по сути, манипулировать ими по своему усмотрению, поощряя то одного, то другого сотрудника. Наша система была, конечно, жестче.

– Еще один повод для недовольства.

– Да. Причем где-то люди действительно недопонимали сути перемен, а где-то это недовольство подогревалось, нагнеталось.

– Владимир Иванович, у меня из разговора с вами и бесед с Владимиром Семеновичем Половинко складывается такое ощущение, что вы затеяли в университете какую-то грандиозную генеральную уборку, многоуровневое наведение порядка. Слишком много нового внедряли – где-то вынужденно, в соответствии с новыми требованиями «сверху», где-то по причине того, что… ну такой у вас характер и отношение к жизни, к высшей школе…

– Перебью, мне кажется, слово «уборка» не вполне удачно. Но в целом – да, ощущение верное. Нам пришлось. По-другому было нельзя. И мы еще довольно малый круг вопросов затронули.

– Я о том же. Острые вопросы я еще даже и не начал задавать. Ведь Алексей Валерьевич Якуб пришел к ректорству под знаменем борьбы за социальную справедливость. И судя по его последнему большому интервью, это знамя так и не спущено, борьба продолжается. При Струнине социальная справедливость в самом деле была нарушена? Вы снижали зарплату преподавателям?

– Нет, не снижали. Но она очень медленно росла.

– Давайте на этом остановимся. Мне кажется, разговор на эту тему будет долгим. Предлагаю продолжить в следующий раз.

– Хорошо, я готов.

Беседовал Рустем Шахов

Фото из архива Владимира Струнина

1439