В статье Суркова привлек внимание тезис насчет того, что военно-полицейская функция является главной и решающей функцией нашего государства.

Статья Владислава Суркова «Долгое государство Путина», в которой автор пытается сформулировать идеологию Российского государства, противопоставляя ее современным западным доктринам, вызвала бурный общественный резонанс. Что отчасти можно объяснить очевидным вакуумом в идеологической сфере, отчасти – фигурой самого Суркова, вроде бы заставляющей предположить, что речь идет не только о личных взглядах околовластного публициста.

На самом деле этот насыщенный словесной эквилибристикой текст, конечно же, не является официальной программной платформой. Мало того, с именем его автора, похоже, как раз и связаны серьезнейшие проблемы российской политики. Ну давайте вспомним, например, псевдомолодежное движение «Наши» или же систему подтасовок на выборах, когда в  циничной форме была сделана попытка создать некую виртуальную картину народного волеизъявления. Причем Владимир Путин абсолютно не нуждался в подобной медвежьей услуге, ибо его реально поддерживало и поддерживает огромное большинство населения. Грубые фальсификации вызвали тогда болезненную реакцию общества и, по сути, сработали против авторитета власти.

Как реализация подобных механизмов сочетается с тезисом Суркова насчет того, что модель Российского государства начинается с доверия и на доверии держится? Да никак. Но, очевидно, это и есть те самые брутальные конструкции политического каркаса государства, идущие прямо по фасаду и не прикрытые какими-либо архитектурными излишествами, о которых говорит автор нашумевшей статьи. По его мнению, такая система смотрится пусть не изящней западной модели, создающей у людей иллюзию выбора, зато честнее.

Если довести эту мысль до логического конца, придется признать, что куда более простую систему опоры на народное волеизъявление создал, например, президент Зимбабве Роберт Мугабе. Он просто напечатал три миллиона лишних бюллетеней, гарантирующих победу на выборах, и блокировал избирательные участки полицией, чтобы никто не мешал вбросам.

Еще одно организационно-политическое фиаско, к которому, судя по всему, непосредственно причастен Владислав Сурков, – Украина. Разумеется, в таких ситуациях нельзя вешать всех собак на кого-то одного, но человек, позиционирующий себя в качестве идеолога неких глобальных процессов, как минимум должен разделять и ответственность за последствия реализуемых подходов.

Попытка опереться на не самый эффективный режим Виктора Януковича заведомо была обречена на провал. Лицемерие, демагогия, двойная мораль никогда и нигде не могли противостоять разрушительному демону национализма. Если вы делаете ставку на коррупционеров, готовьтесь к предательству. Любой коррупционер гарантированно предаст, ибо его основной мотив – денежные знаки.

Украина обошлась американцам, по их собственному признанию, в пять миллиардов долларов. Эти деньги, естественно, не воплотились в некие осязаемые формы, поскольку все они ушли на взятки и подкуп. По сути, США создали вербовочный фонд пятой колонны. И большинство людей, на которых опирался режим Януковича, легко продались. В результате Украина из союзного государства превратилась, мягко говоря, в недружественную страну. Конечно, это неудача.

Понятно, что в первую очередь внимание многочисленных комментаторов в статье Суркова привлек сформулированный с умышленной прямолинейностью тезис насчет того, что военно-полицейская функция является главной и решающей функцией нашего государства. И что нет никакой необходимости прятать ее на задний план. С точки зрения здравого смысла – очевидная нелепость. Ну, это примерно то же самое, как если бы мы попытались гипертрофировать какую-то одну функцию человеческого организма в ущерб другим. Что получится? Инвалидность. Так и здесь.

Однако нет никаких сомнений в том, что Владислав Сурков вслух высказал мысль, близкую значительной части современной российской политической элиты. И не только современной. И не только российской. Этому спору по поводу функций государства вообще не одна тысяча лет. Споры идут еще со времен соперничества условно демократических Афин и Спарты, которая являлась ярко выраженным военно-полицейским образованием.

Кстати, именно в Спарте была сделана одна из первых в истории человечества попыток на практике реализовать утопическую идею полного социального равенства. Каждый аспект жизни спартанцев контролировался государством. Все дети с семи лет жили в общественных бараках. Единственное занятие, достойное граждан, – военное дело. Земледелием занимались рабы, так называемые илоты, которые тоже являлись «общенародной» собственностью, а не частных лиц. Причем презираемые земледельцы, которых было в несколько раз больше, чем граждан, считались угрозой для государства, и потому неофициально поощрялись кровавые нападения на них. Что, с одной стороны, способствовало нейтрализации потенциальной угрозы, а с другой – рассматривалось как тренировка боевых навыков спартанцев.

Военное противостояние Афин и Спарты с переменным успехом шло сотни лет, оба государства давно канули в Лету, но давайте сравним то богатейшее наследие, которое оставил человеческой цивилизации самоуправляемый полис Афин, с тем, что осталось от военно-полицейской Спарты. Кроме подвига трехсот спартанцев, возглавляемых царем Леонидасом, вспомнить, по сути, нечего.

Конечно же, любое государство является инструментом насилия и не может обходиться без военно-полицейских функций. Но насилие нигде и никогда не являлось стимулом развития общества. В первую очередь в сфере экономики, определяющей его благополучие. Экономику двигает не силовое администрирование, а здоровая конкуренция. Колесо, электрическая лампочка, телефон, телеграф, двигатель внутреннего сгорания, компьютер и прочие блага цивилизации, которыми мы успешно пользуемся, создавались и получали быстрое распространение благодаря тому, что принципиально новые изделия обеспечивали преимущество на рынке.

Без конкуренции нет общественного прогресса – она вообще лежит в основе всех эволюционных процессов. И по большому счету дискуссии по поводу того, у кого настоящая демократия, а у кого иллюзорная, лишены практического смысла. Потому что реальная демократия начинается не с организации выборных компаний, создания партий или предоставления различных свобод, а именно с формирования конкурентной среды: в политике, экономике, культуре, образовании.

Ну, например, с точки зрения наличия формальных институтов Боливарийская Республика Венесуэла – самая что ни на есть демократическая страна. Выборы проводятся регулярно, партий много и на любой вкус, политическая жизнь бьет ключом – массовые митинги и демонстрации идут каждый день. Но мы видим, чего стоят все эти свободы в условиях, когда силовая бюрократия, взявшая в свои руки рычаги управления экономическими процессами, уничтожила конкуренцию, а вместе с ней и экономику как таковую? Богатейшая страна лежит в руинах, и это прямое следствие абсолютного доминирования административно-силовых функций государства.

Возьмем другой пример – Сингапур. Ведь там по сей день не пахнет никакой демократией. Авторитарная несменяемая власть, отсутствует реальная оппозиция, нет свободных СМИ. Зато есть смертная казнь, а по сорока статьям Уголовного кодекса предусмотрено наказание в виде битья тростниковыми палками. Как вам такие свободы?

Однако нищее, погрязшее в чудовищной коррупции, созданное буквально с нуля государство за несколько десятков лет добилось колоссальных успехов, и сегодня Сингапур является одной из самых высокоразвитых стран мира. За счет чего? Если совсем коротко, то все успехи можно объяснить кредо, которое сразу сформулировал для сингапурцев лидер страны Ли Куан Ю: научиться делать товары и услуги лучше и дешевле, чем другие, или погибнуть.

Ли Куан Ю железной рукой провел комплекс реформ, направленных на формирование конкурентной среды. Были созданы чрезвычайно привлекательные условия как для иностранных инвесторов, так и для своего высокотехнологичного бизнеса, способного конкурировать на внешних рынках. Нежизнеспособным предприятиям дали утонуть, а дотационные средства, которые тратились, чтобы поддерживать их на плаву, правительство направило на стимулирование создания современных рабочих мест и подготовку квалифицированных кадров. Приоритетным национальным проектом стала беспощадная борьба с коррупцией, поскольку именно она является главным врагом конкуренции.

Другими словами, государство здесь тоже в полной мере реализовало свои силовые функции, вот только вектор его усилий был направлен не на административную монополизацию своего положения в экономике, а совсем в другую сторону.

Политический режим в Китае тоже трудно назвать демократией. Там нет многопартийности, полноценных выборных процедур, нет свободного интернета. Зато есть мощная конкуренция в сфере экономики. Дэн Сяопин, придя к власти, сохранил командные высоты за госсектором, но обеспечил массовый приход иностранных промышленных инвесторов и заставил своих производителей учиться у них. Любой ценой стимулировался экспорт. В Поднебесной до сих пор действует программа, в рамках которой государство доплачивает предприятиям разницу, если рентабельность экспортных поставок оказывается ниже операций на внутреннем рынке.

В чем смысл такой политики? Да в том, что экспорт – это конкурентный международный рынок, где соревнуются лучшие товары. Чтобы удержаться на нем, производитель должен иметь потенциал высшего мирового уровня. С точки зрения технологий, организации производства, логистики, стимулирования персонала, умения создавать бренды, отвечать на происки конкурентов и так далее. Это высшая школа экономического пилотажа.

В результате за какие-то два десятка лет Китай превратился в настоящую мастерскую мира. Берите любую вещь, и с вероятностью 50 процентов можно утверждать, что она будет китайской. А сегодня они мерами государственного регулирования переориентируют экономику на экспорт уже высокотехнологичных товаров с большой добавленной стоимостью.

Как протекает этот процесс, я могу судить хотя бы по нашей отрасли. Поскольку технический углерод проходит у них по разряду наукоемкой инновационной продукции, олицетворяющей технический прогресс, там принята полноценная государственная программа по увеличению его производства. К ее реализации были привлечены крупнейшие мировые лидеры, которые построили в Поднебесной несколько заводов. Их опыт быстро перенимают национальные производители. И сегодня мы боремся с ними на всех мировых рынках. Кстати, вполне успешно, ибо «Омсктехуглерод» давно уже живет в условиях жесткой конкурентной среды – 80 процентов нашей продукции поставляется на экспорт.

Перечень примеров можно продолжить, причем совсем не обязательно искать их в чужих пределах – у нас есть собственный опыт. Скажем, в свое время страну попытались поставить на рельсы военного коммунизма. Чем все закончилось? Тотальной разрухой. Провозглашенный Лениным НЭП просуществовал менее десятка лет, но этого оказалось достаточно, чтобы возродить экономику из пепла.

Сталин тоже пытался «стимулировать» научно-технический прогресс военно-полицейскими методами, загнав ученых на нары и заставив их там изобретать. Но быстро отказался от этой практики. Так называемые шарашки были ликвидированы, а после войны вождь, например, лично определил стандарты жизни ученых, занятых в атомном проекте. Они были очень высоки – выше, чем у участников аналогичной американской программы. Объяснение очень простое: СССР в данной сфере находился в состоянии жесткой конкуренции с США, а выиграть конкуренцию с помощью одного кнута невозможно – нужен еще и пряник.

К слову, вопреки расхожему мнению, тоталитарный советский режим не уничтожил частный сектор экономики. К моменту смерти Сталина в стране насчитывалось 114 тысяч артелей самых разных направлений – от пищепрома до металлообработки и от ювелирного дела до химической промышленности. В этих артелях трудились около двух миллионов человек. Они производили 40 процентов мебели, выпускаемой в стране, 70 процентов металлической посуды, более трети трикотажа, почти все детские игрушки.

Первые советские ламповые приемники, радиолы, телевизоры выпускала ленинградская артель «Прогресс-Радио». В предпринимательском секторе  работало более ста конструкторских бюро, 22 лаборатории, два научно-исследовательских института. Более того, в его рамках действовала своя негосударственная пенсионная система. Да, для частного сегмента были установлены жесткие ограничения, но он все равно развивался по рыночным законам.

И на макроэкономическом уровне государство действовало достаточно грамотно. Когда в 1947 году отменили карточки, магазины не опустели. Продуктовые деликатесы и качественные промышленные товары лежали на полках. Другое дело, что людям не на что было их купить по причине крайне низких зарплат.

Тем не менее слово «дефицит» в обиходе появилось только во второй половине 50-х годов, после того как Хрущев уничтожил артели, безвозмездно отобрав у них собственность, и сократил колхозные рынки, где частники ранее могли свободно торговать. Именно он осуществил тотальное огосударствление экономики, после чего в ней возникли чудовищные диспропорции. Фиксированные цены оказались источником скрытой инфляции, постепенно накапливался карниз необеспеченной товарам денежной массы, а дефицит стал вечным спутником советской экономики.

Она не учитывала изменения структуры общества, потребностей людей, появления такого понятия, как мода. Например, омская обувная фабрика «Луч» до 91-го выпускала ботинки с суконным верхом. Вполне добротные с точки зрения физических свойств, но кому они были нужны? Все это прямое следствие доминирования административно-силовых методов управления экономикой и отсутствия конкурентной среды. Какое-то время дефицит товаров удавалось компенсировать импортом, благо в Сибири были открыты богатейшие нефтяные месторождения, а потом в одночасье рухнуло само государство.

Владислав Сурков, конечно же, прав в том, что развитие общества может начинаться с чего угодно – с социализма, консерватизма, либерализма, но это вовсе не значит, что все должно одним и тем же закачиваться. То есть тем, что и было. И нет никакой фатальной предопределенности выбора. Разве выбор Дэн Сяопина был очевиден и предопределен? Ведь он вполне мог продолжить генеральную линию Мао, и тогда Поднебесная еще на сто лет погрузилась бы в хаос и мрак культурной революции.

Стартовые позиции Южной Кореи и КНДР были абсолютно одинаковыми, но они пошли разными путями и получили противоположные результаты. Отнюдь не безальтернативным выглядели преобразования Ли Куан Ю в Сингапуре. Не являлись таковым и постсоветские реформы в нашей стране.

Другое дело, что в разных странах разные условия, разный исторический опыт, разный менталитет, разную роль играют национальные лидеры. У нас, например, она традиционно очень высока, а в тех же Штатах не имеет большого  значения, кто сидит в Белом доме.

Можно, конечно, какое-то время игнорировать рыночные законы, не заниматься созданием конкурентной среды, но ведь было, есть и будет еще и межгосударственное соревнование, которое идет во всех областях и прежде всего в области экономики и технического прогресса. И выиграть эту борьбу посредством усиления военно-полицейских функций государства невозможно.

Ведь общество постоянно усложняется, радикально меняется среда обитания человека, возникают принципиально новые задачи. А значит, выбор нужно осуществлять каждый день. Собственно, в способности его делать и заключается сущность демократического устройства государства. Понятно, что ошибки здесь неизбежны, но важен вектор движения и умение их исправлять.

Тот же Дэн Сяопин был, по сути, диктатором, но именно он создал механизм трансформации страны в сторону разрушения диктатуры. И этот процесс постепенно идет, причем не только в сфере экономики – в условиях конкурентной среды китайское общество динамично развивается по всем направлениям.

Понятно, что любого реформатора подстерегает масса опасностей. Он должен пройти между двумя полюсами, каковыми условно можно назвать, например, ту же Венесуэлу и Северную Корею. С одной стороны, псевдодемократическая анархия, непрерывные смуты и хаос, а с другой – классическое военно-полицейское государство. Самое интересное, что они добиваются абсолютно одинаковых результатов, если сравнить уровень жизни обывателя.

Очевидно, что между двумя этими полюсами есть какая-то золотая середина и многие страны пытаются ей следовать. С разной скоростью и с разным успехом. Ну а тот, кто уповает на заведомую предопределенность выбора, действительно останется стоять на месте и неизбежно проиграет. Лично я надеюсь, что эту систему взглядов, изложенную в статье Владислава Суркова, не разделяет наш президент Владимир Путин.