Поиск

Последний первый секретарь Омского обкома КПСС Иван Назаров рассказал обозревателю РИА «Омск-информ» неизвестные подробности событий 19 – 22 августа 1991 года.

В эти дни отмечается 25-я годовщина исторических событий, известных как «августовский путч» – неудачной попытки группы высших руководителей СССР сместить президента Михаила Горбачева, чтобы сохранить Союз. 

У нас в Омске воспоминаниями об этих событиях, как правило, делятся противники ГКЧП. Но интересно послушать и другую сторону – тех, кто находился в эти дни в главных обкомовских кабинетах. И вот, пожалуй, первое интервью на эту тему дал последний первый секретарь Омского обкома КПСС Иван Назаров, возглавлявший Омскую партийную организацию с декабря 1990-го по август 1991 года.

– Иван Александрович, насколько неожиданным для вас было создание ГКЧП и введение чрезвычайного положения?

– Введение чрезвычайного положения было предсказуемо. По моей тогдашней информации, «компетентные органы» по поручению Горбачева заблаговременно готовили несколько планов введения ЧП. Первый вариант предполагал чрезвычайное положение только в Москве, второй – также и в крупных промышленных центрах СССР, третий – введение ЧП на всей территории страны. Но Горбачев сбежал в Форос, желая чужими руками навести порядок в стране, будто бы он был ни при чем. 

Незадолго до тех событий я разговаривал в Москве с секретарем ЦК КПСС Олегом Семеновичем Шениным, одним из немногих, кто вел себя в этой ситуации достойно. Когда мы говорили о том, что страна теряет управляемость и катится в пропасть, он дал намек, «успокоил» меня – «не волнуйся, все будет нормально». Потом, как я узнал, он такими же словами успокаивал Горбачева, провожая его на отдых в Форос.

– Какие шаги предприняло руководство Омского обкома 19 августа и в последующие дни?

– Утром 19 августа я позвонил в ЦК КПСС «куратору» нашего региона и спросил, что делать партийным органам на местах? Ответ был: «Не вмешивайтесь, введение ЧП – сфера ответственности не партии, а силовиков. Проводите разъяснительную работу». А я по своей наивности созвал совещание первых секретарей райкомов. Мне приказали отменить совещание. Но ведь мобильной связи тогда не было, тем секретарям, что не успели выехать, дали «отбой», а часть приехала. Я оказался в некрасивой ситуации – и отправить их по домам, и рассказать всю правду – нельзя, а говорить в такой ситуации особенно не о чем. И в других регионах было примерно так же.

Через годы я беседовал на эту тему с маршалом Дмитрием Тимофеевичем Язовым. Он тоже говорил: «Я попал тогда в дурацкое положение – делай то, не зная что». По словам Язова, все мероприятия, предписанные ГКЧП, Министерство обороны выполнило. Поражение ГКЧП он связывает с тем, что оперативные планы не выполнили другие силовики, имея в виду прежде всего структуры КГБ.

К слову, на следующий день за мной было установлено наружное наблюдение, и мне сказали, что и телефоны прослушиваются. Местные же не могли сделать это по собственной инициативе, был приказ из Москвы.

– Как вели себя в эти дни другие высшие омские руководители, военные?

– Полежаев, конечно, чиновник изощренный. В первый день, 19 августа, он предложил встретиться на нейтральной территории – в кабинете тогдашнего председателя Омского горсовета Варнавского. Была видна робость Леонида Константиновича, который не знал, как поступать в такой ситуации. Потом, конечно, когда ГКЧП проиграл, он почувствовал себя «на коне» и сделал все, чтобы сохранить свой пост. Владимир Алексеевич Варнавский в те дни занял нейтральную позицию. Наверное, он был прав – резкие движения могли привести к чему угодно.

Ко мне пришел и один из главных военных чинов в гарнизоне – не буду называть его фамилию, тем более что он уже умер. Он прямо спросил: «Какие будут указания?». Я сказал, что у него есть свое военное командование, пусть выполняет их приказы. У военных, как он мне сказал, были свои оперативные планы действий на случай ЧП, но команды вводить их в действие так и не поступило.

– Правда ли, что в дни 19 – 21 августа, для того чтобы успокоить население, было принято решение «выбросить» в продажу дефицит – колбасу, спиртные напитки?

– Нет, такого решения точно не было. У нас своих запасов практически не было, ведь Омская область централизованно поставляла продовольствие по 52 адресам в СССР. Были стратегические резервы, хранящиеся на комбинате в Старом Кировске, но трогать их без разрешения из Москвы мы не имели права.

– Как вели себя в Омске противники ГКЧП, вели ли вы с ними переговоры?

– Могу сказать, в первые дни никто с ГКЧП не боролся. Трусливая это была публика, да и у многих из них в голове мякина вместо мозгов. Все ждали развязки, понимая, что если процесс развала СССР будет остановлен, то кому-то надо будет ответить. Но когда стало понятно, что введение ЧП «не пошло», что вместо него какая-то клоунада, тогда многие осмелели и стали «бороться».

– А когда у вас сложилось мнение, что вместо «путча» идет «клоунада»?

–  Где-то в течение 19 августа, после очередного звонка в Москву.  Я спросил, где Горбачев? Мне сказали: «Уехал в отпуск». А ведь тогда в партии был такой порядок – все заблаговременно знали, когда какой руководитель уходит в отпуск и кто его будет замещать. Я говорю: «А что так неожиданно?». В ответ раздалось ехидное хихиканье: «Заболел, радикулитом». Что же мешало ему с радикулитом руководить страной из Фороса по телефону?

– Иван Александрович, общались ли вы с Горбачевым, и каково ваше мнение об этой фигуре и других людях из высшего партийного руководства того времени?

– Мнение самое отрицательное. В последнее время своего нахождения у власти он вообще в партии никакого авторитета не имел. Трагедия для страны, что так много случайных людей попало в руководство – Горбачев, Ельцин, Лукьянов, Строев. И партия уже была не в состоянии оздоровить кадровый состав.

Лигачев, хотя и его называют «консерватором», тоже сыграл большую негативную роль. Он громил кадры на местах, причем бессистемно, не глядя на деловые качества людей. Началась кадровая чехарда, во многих регионах по три раза менялись первые секретари.

Что касается Горбачева, то он был даже не двуличным человеком. На узких совещаниях он говорил, что надо «закручивать гайки», наводить порядок, и просил его в этом поддержать. А на пленумах – громил «партократию». Это была демагогия. Ну какой я, к примеру, партократ, если еще и года не проработал руководителем обкома.

На съездах народных депутатов он вообще говорил, что партия – это обуза. Когда я слышал Горбачева вживую, то голова начинала болеть. Он умудрялся в одном предложении в начале сказать одно, а к концу предложения полностью опровергнуть то, с чего начинал. Кроме того, он со всеми обращался на «ты», даже с теми, кто его старше, а на узких совещаниях еще и матерился.

Весной 1991 года мы, первые секретари сибирских обкомов, неофициально общаясь, пришли к выводу, что деятельность Горбачева деструктивна для страны и партии и надо добиваться его отставки. На майском пленуме его многие секретари местных организаций жестко критиковали. Он даже психанул, бросил очки на стол и сказал, что уходит, но так никуда и не ушел. Я считаю, что отправить его в отставку с поста генсека было реально, просто не хватило времени.

– Как же происходила процедура прекращения деятельности Омского обкома после запрета КПСС?

– Происходила очень буднично. Я тогда обижался на тогдашнего начальника УВД Владимира Николаевича Образцова, с которым мы дружили. Он мог бы и лично прийти, все объяснить. А тогда просто пришел некий майор, объявил: «Принято постановление такое-то, просьба забрать личные вещи и покинуть здание». У меня из вещей были одни книги, вот и забрал их, в том числе собрание сочинений Сталина и книги, доставшиеся от Сергея Иосифовича Манякина.

А потом получил расчет и трудовую книжку, где было написано: «Уволен в связи с ликвидацией учреждения». Вот здесь отдам должное Полежаеву. Вскоре после запрета КПСС он пригласил меня на совещание с главами районов. Я выступил, попросил не устраивать в районах «охоту на ведьм», на бывших партийных работников, и помочь им в трудоустройстве, ведь большинство их них – порядочные люди и хорошие руководители. Полежаев меня в этом поддержал.

– Иван Александрович, как вы оцениваете значение событий августа 1991 года, есть ли вина партийных организаций и их лидеров в развале страны и последующих политических и экономических катаклизмах?

– Я согласен с философом Зиновьевым, который сказал, что «метили в коммунизм, а попали в Россию». Ведь основной потерей в результате тех событий была не власть КПСС, не коммунистическая система, а государство, которое и было исторической Россией, хоть и называлось СССР. 

Конечно, государство, как и дом, нуждается в обновлении, в освобождении от каких-то отживших вещей, но дом-то зачем рушить? Государство – это же среда обитания народа. Я считаю события 1991 года одной из русских смут, которые были в истории нашей страны. Ее последствия мы расхлебываем до сих пор.

Что касается партии, то она оказалась не в состоянии проявить свою «руководящую роль», о которой говорилось в партийной программе. Я имею в виду не только центральное руководство, но и региональные организации, и первичные организации. Наверное, слишком велика была у нас привычка верить начальству, повиноваться.

Беседовал Михаил Осколков

Последний первый секретарь Омского обкома КПСС Иван Назаров рассказал обозревателю РИА «Омск-информ» неизвестные подробности событий 19 – 22 августа 1991 года.

В эти дни отмечается 25-я годовщина исторических событий, известных как «августовский путч» – неудачной попытки группы высших руководителей СССР сместить президента Михаила Горбачева, чтобы сохранить Союз. 

У нас в Омске воспоминаниями об этих событиях, как правило, делятся противники ГКЧП. Но интересно послушать и другую сторону – тех, кто находился в эти дни в главных обкомовских кабинетах. И вот, пожалуй, первое интервью на эту тему дал последний первый секретарь Омского обкома КПСС Иван Назаров, возглавлявший Омскую партийную организацию с декабря 1990-го по август 1991 года.

– Иван Александрович, насколько неожиданным для вас было создание ГКЧП и введение чрезвычайного положения?

– Введение чрезвычайного положения было предсказуемо. По моей тогдашней информации, «компетентные органы» по поручению Горбачева заблаговременно готовили несколько планов введения ЧП. Первый вариант предполагал чрезвычайное положение только в Москве, второй – также и в крупных промышленных центрах СССР, третий – введение ЧП на всей территории страны. Но Горбачев сбежал в Форос, желая чужими руками навести порядок в стране, будто бы он был ни при чем. 

Незадолго до тех событий я разговаривал в Москве с секретарем ЦК КПСС Олегом Семеновичем Шениным, одним из немногих, кто вел себя в этой ситуации достойно. Когда мы говорили о том, что страна теряет управляемость и катится в пропасть, он дал намек, «успокоил» меня – «не волнуйся, все будет нормально». Потом, как я узнал, он такими же словами успокаивал Горбачева, провожая его на отдых в Форос.

– Какие шаги предприняло руководство Омского обкома 19 августа и в последующие дни?

– Утром 19 августа я позвонил в ЦК КПСС «куратору» нашего региона и спросил, что делать партийным органам на местах? Ответ был: «Не вмешивайтесь, введение ЧП – сфера ответственности не партии, а силовиков. Проводите разъяснительную работу». А я по своей наивности созвал совещание первых секретарей райкомов. Мне приказали отменить совещание. Но ведь мобильной связи тогда не было, тем секретарям, что не успели выехать, дали «отбой», а часть приехала. Я оказался в некрасивой ситуации – и отправить их по домам, и рассказать всю правду – нельзя, а говорить в такой ситуации особенно не о чем. И в других регионах было примерно так же.

Через годы я беседовал на эту тему с маршалом Дмитрием Тимофеевичем Язовым. Он тоже говорил: «Я попал тогда в дурацкое положение – делай то, не зная что». По словам Язова, все мероприятия, предписанные ГКЧП, Министерство обороны выполнило. Поражение ГКЧП он связывает с тем, что оперативные планы не выполнили другие силовики, имея в виду прежде всего структуры КГБ.

К слову, на следующий день за мной было установлено наружное наблюдение, и мне сказали, что и телефоны прослушиваются. Местные же не могли сделать это по собственной инициативе, был приказ из Москвы.

– Как вели себя в эти дни другие высшие омские руководители, военные?

– Полежаев, конечно, чиновник изощренный. В первый день, 19 августа, он предложил встретиться на нейтральной территории – в кабинете тогдашнего председателя Омского горсовета Варнавского. Была видна робость Леонида Константиновича, который не знал, как поступать в такой ситуации. Потом, конечно, когда ГКЧП проиграл, он почувствовал себя «на коне» и сделал все, чтобы сохранить свой пост. Владимир Алексеевич Варнавский в те дни занял нейтральную позицию. Наверное, он был прав – резкие движения могли привести к чему угодно.

Ко мне пришел и один из главных военных чинов в гарнизоне – не буду называть его фамилию, тем более что он уже умер. Он прямо спросил: «Какие будут указания?». Я сказал, что у него есть свое военное командование, пусть выполняет их приказы. У военных, как он мне сказал, были свои оперативные планы действий на случай ЧП, но команды вводить их в действие так и не поступило.

– Правда ли, что в дни 19 – 21 августа, для того чтобы успокоить население, было принято решение «выбросить» в продажу дефицит – колбасу, спиртные напитки?

– Нет, такого решения точно не было. У нас своих запасов практически не было, ведь Омская область централизованно поставляла продовольствие по 52 адресам в СССР. Были стратегические резервы, хранящиеся на комбинате в Старом Кировске, но трогать их без разрешения из Москвы мы не имели права.

– Как вели себя в Омске противники ГКЧП, вели ли вы с ними переговоры?

– Могу сказать, в первые дни никто с ГКЧП не боролся. Трусливая это была публика, да и у многих из них в голове мякина вместо мозгов. Все ждали развязки, понимая, что если процесс развала СССР будет остановлен, то кому-то надо будет ответить. Но когда стало понятно, что введение ЧП «не пошло», что вместо него какая-то клоунада, тогда многие осмелели и стали «бороться».

– А когда у вас сложилось мнение, что вместо «путча» идет «клоунада»?

–  Где-то в течение 19 августа, после очередного звонка в Москву.  Я спросил, где Горбачев? Мне сказали: «Уехал в отпуск». А ведь тогда в партии был такой порядок – все заблаговременно знали, когда какой руководитель уходит в отпуск и кто его будет замещать. Я говорю: «А что так неожиданно?». В ответ раздалось ехидное хихиканье: «Заболел, радикулитом». Что же мешало ему с радикулитом руководить страной из Фороса по телефону?

– Иван Александрович, общались ли вы с Горбачевым, и каково ваше мнение об этой фигуре и других людях из высшего партийного руководства того времени?

– Мнение самое отрицательное. В последнее время своего нахождения у власти он вообще в партии никакого авторитета не имел. Трагедия для страны, что так много случайных людей попало в руководство – Горбачев, Ельцин, Лукьянов, Строев. И партия уже была не в состоянии оздоровить кадровый состав.

Лигачев, хотя и его называют «консерватором», тоже сыграл большую негативную роль. Он громил кадры на местах, причем бессистемно, не глядя на деловые качества людей. Началась кадровая чехарда, во многих регионах по три раза менялись первые секретари.

Что касается Горбачева, то он был даже не двуличным человеком. На узких совещаниях он говорил, что надо «закручивать гайки», наводить порядок, и просил его в этом поддержать. А на пленумах – громил «партократию». Это была демагогия. Ну какой я, к примеру, партократ, если еще и года не проработал руководителем обкома.

На съездах народных депутатов он вообще говорил, что партия – это обуза. Когда я слышал Горбачева вживую, то голова начинала болеть. Он умудрялся в одном предложении в начале сказать одно, а к концу предложения полностью опровергнуть то, с чего начинал. Кроме того, он со всеми обращался на «ты», даже с теми, кто его старше, а на узких совещаниях еще и матерился.

Весной 1991 года мы, первые секретари сибирских обкомов, неофициально общаясь, пришли к выводу, что деятельность Горбачева деструктивна для страны и партии и надо добиваться его отставки. На майском пленуме его многие секретари местных организаций жестко критиковали. Он даже психанул, бросил очки на стол и сказал, что уходит, но так никуда и не ушел. Я считаю, что отправить его в отставку с поста генсека было реально, просто не хватило времени.

– Как же происходила процедура прекращения деятельности Омского обкома после запрета КПСС?

– Происходила очень буднично. Я тогда обижался на тогдашнего начальника УВД Владимира Николаевича Образцова, с которым мы дружили. Он мог бы и лично прийти, все объяснить. А тогда просто пришел некий майор, объявил: «Принято постановление такое-то, просьба забрать личные вещи и покинуть здание». У меня из вещей были одни книги, вот и забрал их, в том числе собрание сочинений Сталина и книги, доставшиеся от Сергея Иосифовича Манякина.

А потом получил расчет и трудовую книжку, где было написано: «Уволен в связи с ликвидацией учреждения». Вот здесь отдам должное Полежаеву. Вскоре после запрета КПСС он пригласил меня на совещание с главами районов. Я выступил, попросил не устраивать в районах «охоту на ведьм», на бывших партийных работников, и помочь им в трудоустройстве, ведь большинство их них – порядочные люди и хорошие руководители. Полежаев меня в этом поддержал.

– Иван Александрович, как вы оцениваете значение событий августа 1991 года, есть ли вина партийных организаций и их лидеров в развале страны и последующих политических и экономических катаклизмах?

– Я согласен с философом Зиновьевым, который сказал, что «метили в коммунизм, а попали в Россию». Ведь основной потерей в результате тех событий была не власть КПСС, не коммунистическая система, а государство, которое и было исторической Россией, хоть и называлось СССР. 

Конечно, государство, как и дом, нуждается в обновлении, в освобождении от каких-то отживших вещей, но дом-то зачем рушить? Государство – это же среда обитания народа. Я считаю события 1991 года одной из русских смут, которые были в истории нашей страны. Ее последствия мы расхлебываем до сих пор.

Что касается партии, то она оказалась не в состоянии проявить свою «руководящую роль», о которой говорилось в партийной программе. Я имею в виду не только центральное руководство, но и региональные организации, и первичные организации. Наверное, слишком велика была у нас привычка верить начальству, повиноваться.

Беседовал Михаил Осколков