Сегодня в прокат выходит новая экранизация повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие» режиссёра Рената Давлетьярова.

Исполнительница роли Сони Гурвич, актриса Агния Кузнецова, рассказала, почему старый и новый фильмы нельзя сравнивать, за что не любят Россию и о чём мечтал старшина Васков.

– Для вас это первая военная роль. Как впечатления?

– Я всегда мечтала поработать в военной картине, но хотелось бы, чтобы моей героине досталось больше страданий. К сожалению, мой персонаж Соня Гурвич не так уж много успевает пережить, она не стреляет даже из винтовки, не то что из зенитки. Но вообще, мне очень понравилось носить настоящую военную форму. Сначала я её даже не могла правильно надеть, но у нас была специальная полевая подготовка, так что потом я уже знала, что такое скатка, как держать винтовку.

– Насколько тяжело было сниматься на природе?

– Особых сложностей во время съемок не было, разве что в сцене с болотом. Болото было настоящее, не трясина, конечно, но утонуть там при желании можно было. На этом болоте художники соорудили из досок искусственные острова, закидали их землей, посадили деревья. Мы должны были на них забираться из воды, на нас было насквозь мокрое обмундирование плюс гидрокостюмы под ним, и, когда Петя Федоров затаскивал меня, я рукой проехалась по этим доскам, разодрала пальцы до мяса, было много крови. То есть случались неприятные моменты.

– При съемках фильма над вами не довлело то, что вы все-таки работаете с классикой мирового кинематографа?

– Это над журналистами довлеет один и тот же вопрос. Как можно сравнивать два фильма? Это же не стометровка, чтобы соревноваться. Мы не переснимали фильм, не делали ремейк, мы экранизировали оригинальный сценарий по повести Бориса Васильева. И какие-то сцены у нас гораздо более точно по книге сделаны. Тем более, у Ростоцкого же черно-белое кино, а его снимать легче в плане достоверности: вы можете надеть костюм и погоны любого цвета. А у нас задача была гораздо сложнее. Ростоцкий, насколько я знаю, снимал кино полгода, а мы – всего полтора месяца. Фильм Ростоцкого гениален, но наш не хуже, хотя сравнивать невозможно: другая эпоха. Наш главный герой гораздо ближе к оригиналу, потому что Васкову в повести всего 32 года. А вы вспомните артиста у Ростоцкого, ему там под 50 (артист Андрей Мартынов родился в 1945 году, в 1972-м, на момент выхода фильма, ему было 27 лет. – Прим. ред.). Это же молодой парень, который хочет жить, который действительно заглядывается на девушек, который влюбился бы прямо сейчас, если бы не война. То есть там, у Васильева, есть сексуально-чувственная подоплека, но Ростоцкий это убрал.

– То есть вы не ориентировались на образ Ирины Долгановой при подготовке своего?

– Я никогда не ориентируюсь ни на какой фильм при создании своего образа. Я вообще не считаю, что есть какая-то актриса, на которую стоит ориентироваться лично мне, если это не мощная личность вроде Раневской или Ольги Волковой. Но актриса, сыгравшая в фильме у Ростоцкого, явно не может быть каким-то прототипом, у которого можно что-то почерпнуть. И вообще, у меня свое тело, свое лицо, своя психофизика, кто мне может помочь в создании образа?

– Изменилось ли после съемок ваше отношение к жизни и к войне?

– Нет, не изменилось. Для меня подобные фильмы всегда были манифестом жизни. После таких картин понимаешь, что нужно жить изо всех сил, что мы обязаны всем помогать, быть с близкими прямо сейчас, не вспоминать мертвых, а уметь хорошо обращаться с живыми. Я думаю, военные картины должны нести такой заряд.

Тогда воевали идеальные люди, которые за страну готовы были умереть. Война их не меняет, и это круто. Если, например, меня взять сейчас и отправить на войну – я не думаю, что мне удалось бы остаться приличным человеком, я бы изменилась в худшую сторону. А они не меняются: Соня Гурвич как смотрела на мир широко раскрытыми глазами, такой же она и осталась в лесу. Она не стала хуже. Это были очень духовные люди. Я думаю, у нас есть шансы быть такими сейчас, в наше относительно мирное время.

– Как вы сами относитесь ко Дню Победы?

– Я все детство ходила на парады, однажды мы с театральной студией поздравляли ветеранов. Этот праздник должен оставаться праздником для страны, чтобы никто не говорил, что Победы не было. Сейчас много всяких ушлых деятелей, которые считают, что мы ни при чём, что это была советская пропаганда. Дяди моей бабушки ушли на войну и не вернулись, все четверо погибли на Курской дуге. В чем тут пропаганда? Предки у нас были мощные, надо помнить об этом и поддерживать их славные традиции.

Комментарий автора:

– Все-таки Агнияя Кузнецова несколько преувеличивает, говоря, что они снимали совершенно другой фильм. Новая картина то и дело не просто цитирует, а практически повторяет фильм Ростоцкого: те же сцены, те же планы, те же ракурсы. В конце концов, половина актрис настолько похожи на свои прототипы 1972 года, что говорить о совпадении, как и о том, что перед нами совершенно другой фильм, как минимум странно. Но интересно не то, чем новый фильм похож на старый, а то, чем он всё-таки отличается.

Фильм Ростоцкого построен на сплошных недомолвках и полунамеках: сюжет закручивается чуть ли не за секунду, несколькими кадрами и парой фраз о пьянстве среди солдат, и все оставшееся время режиссер не балует зрителя излишними объяснениями: мы из случайных, казалось бы, фраз узнаем, что Васков воевал в Финляндии и лишился семьи, или по крупицам собираем историю каждой из зенитчиц. В фильме же Давлетьярова все объясняется подробно и обстоятельно: первым вступает голос рассказчика, который цитирует первые абзацев пять повести Васильева, потом мы видим, как приезжают солдаты, знакомятся с женщинами из разъезда, пьют, дерутся, покидают разъезд, обещая вернуться, и так далее. Чтобы все поняли, что Васков воевал, нам показывают его ползущим с винтовкой по финским снегам, а под его усами красуется субтитр «Финляндия, 1939 год». По ходу фильма на экране возникают буквы с именем и фамилией каждой из героинь, после чего следует подробный видеоотчет об их прошлом.

В картине Ростоцкого молодой человек дарит Соне Гурвич книгу, она слегка приоткрывает первую страничку, зрители видят портрет Блока, и всем все становится понятно. В новой ленте героиня вынуждена подержать книгу перед камерой, а оператор - взять крупный план, для того, видимо, чтобы зрители успели прочитать большие буквы «Избранный Блок» и вспомнить, о чем идёт речь. Так же пристально камера фокусируется на бюстах зенитчиц в знаменитой сцене в бане – так что уже и не вспомнить, снимал ли оператор лица вообще. Потом, кстати, всем пяти зенитчицам на всякий случай приходится оголиться во время купания под водопадом, а русалку Женю Комелькову раздевают еще раз, когда она, плещась в озере, изображает веселье перед затаившимися в кустах фашистами. С фашистами тоже поступили интересно: если в старом фильме Рита Осянина просто наткнулась на них в лесу и уже было понятно, что надо идти за ними и убивать, то теперь несчастным немцам пришлось зарезать какого-то старика на велосипеде, чтобы зритель убедился: действительно, звери.

Все это вкупе плюс эпичная музыка в особо напряженных сценах и обилие громких взрывов и выстрелов вызывают ощущение, что фильм создан для какого-то условного современного поколения, которое создатели фильма представляют только в общих чертах, но уже готовы поставить ему диагноз: книг оно не читает, истории не помнит, зато любит эротику и экшен. А оно, может быть, не совсем такое: может, оно и Блока знает, и про историю кое-что сможет вспомнить, и вообще, предпочитает, когда с ним говорят на равных, а не как с толпой озабоченных двоечников.