Жизнь, смерть и грядущее воскрешение либерализма в стране
Живы или мертвы в современной России идеи либерализма и демократии? После убийства Бориса Немцова такая постановка вопроса выглядит зловеще. Но сам по себе этот вопрос стал перед страной во весь рост задолго до трагедии на Москворецком мосту. Всю свою сознательную жизнь я относил и отношу себя к горячим сторонникам развития России на основе общечеловеческих ценностей. Но в последние годы я ощущаю все возрастающее отчуждение от того, что в нашей стране принято считать демократическим движением.
Мне не нравится ставшее нормой в этой среде агрессивное неприятие любой альтернативной точки зрения. Лозунги нашей «либеральной оппозиции» кажутся мне пустыми и декларативными, а ее политические расчеты — верхом наивности. И так думаю не только один я.
Вот как известная чешская журналистка Петра Прохазкова недавно оценила в газете «Лидове новины» политическую ситуацию в нашей стране: «Российская оппозиция во главе с Немцовым, а сегодня и без него, не способна заинтересовать значительный процент российской общественности, не умеет говорить с провинциалами на их языке, не знает их ежедневных проблем и остается замкнутой на саму себя. Убеждает убежденных, ее сторонники сосредоточены прежде всего в крупных городах европейской части — Москве и Санкт-Петербурге, для рядовых россиян она занимается слишком абстрактными темами». Чтобы не было никаких сомнений в ее искренности, добавлю только: Прохазкова в свое время так насолила российским властям, что ее еще в 2001 году лишили права въезда на территорию РФ.
Почему вслед за словом «демократ» слово «либерал» превратилось в нашей стране в нечто близкое к оскорблению? Потому что доказавшие на Западе свою эффективность идеи либерализма слишком чужды для российского менталитета и поэтому бесполезны в нашей стране? Я убежден, что это не так.
Либералов много, либерализма нет?
В 1995 году депутат Государственной думы, а до этого директор сельскохозяйственного предприятия из Новосибирской области Иван Стариков удостоился аудиенции у нашего тогдашнего премьера Виктора Черномырдина. Собеседники настолько понравились друг другу, что Виктор Степанович с лета предложил профессиональному агроному Старикову должность заместителя министра экономики РФ. «Как же так, — изумился мой добрый знакомый Иван Валентинович, — я же не экономист!» — «Экономистов у меня полно! — ответил ему на это премьер, употребив в оригинале гораздо более простонародное выражение. — Работать некому!»
С либерализмом в современной России, по моей оценке, все обстоит очень похожим образом. Людей, которые искренне считают себя носителями демократических и либеральных идей, пруд пруди. Но вот тех, кто смог бы заставить эти либеральные идеи реально работать на благо обществу, раз-два и обчелся.
«Сторонники так называемых демократических реформ стремительно замыкаются в своем узком мирке и вполне по-ленински желают поражения своему отечеству в его борьбе с Западом. При этом разработка конструктивных идей и программ, которые вполне могли бы на определенном этапе быть востребованными обществом, подменяется заявлениями типа «у нас есть позиция». Позиция при внимательном рассмотрении сводится к трем основным пунктам: в России все плохо, надо сделать как на Западе, отдайте нам власть!» — такую безжалостную, но в то же самое время вполне справедливую оценку нынешнего состояния российского креативного класса дал мне политолог Олег Солодухин.
А ведь на Западе либеральные идеи обрели в свое время популярность вовсе не из-за того, что их носители могли лишь изящно пользоваться своими языками. Проклинаемый в период своего правления американскими консерваторами президент США Франклин Делано Рузвельт сумел вытащить свое государство из состояния Великой экономической депрессии. Либеральный британский экономист Уильям Беверидж разработал теоретические основы для создания в стране «государства всеобщего благосостояния». Другой либеральный британский экономист Джон Мейнард Кейнс считается отцом-основателем макроэкономики как науки. В середине ХХ века его идеи были взяты на вооружение правительствами большинства развитых стран мира.
Почему же тогда российский либерализм рождает сейчас в основном носителей «не программы, но позиции»? Стандартное объяснение идеологических антиподов либералов — «да все они там в пятой колонне — враги России, которые всеми фибрами души желают нашей Родине зла» — я сразу же вывожу за рамки дискуссии.
Но одновременно я не могу не вынести за скобки и стандартное объяснение самих российских либеральных лидеров: «мы же в жесткой оппозиции режиму, чего вы от нас хотите?» Как чего хотим? Набора разумных, прагматичных и осуществимых в конкретных российских условиях идей — набора, который мог бы являться реалистичной альтернативой курсу власти. Разве не в выработке такого идейного набора заключается смысл существования оппозиции в любой развитой стране мира?
Я думаю, что дело не в злокозненности наши либералов и не в том, что «прессинг Кремля» вышиб из их голов все светлые мысли. Дело в их внутреннем моральном и идеологическом раздрае. Российские либералы — или по меньшей мере те из них, кто называет себя либералами не для красного словца, — искренне верят в правоту и разумность своих принципов. Ведь как в такую правоту можно не верить? Либеральные ценности в значительной мере совпадают с общечеловеческими ценностями: свобода личного выбора, свободный суд, свободная пресса...
Но в то же самое время либералы в нашей стране не видят конкретного способа «состыковать» эти великолепные принципы с российской действительностью. Теория упорно отказывается трансформироваться в практику. Например, каждый либерал знает, что конкурентные выборы — это великое благо для общества. В теории из этого следует, что рядовые граждане страны должны такие конкурентные выборы ценить, «холить и лелеять». Но ведь за пределами крупных городов — а частично и внутри их пределов — это совсем не так!
Именно этот встречающийся на каждом шагу контраст между тем, что должно быть, и тем, что есть, и является, на мой взгляд, первопричиной постоянного истерического состояния наших либеральных кругов. Это истерика от бессилия, от осознания тупиковости пути, от непонимания, как можно кардинально изменить ситуацию. Именно отсюда растет «корень» обиды на «неправильный» российский народ, который, к изумлению либералов, чаще поддерживает не их, а власть. Именно вызванная всем этим растерянность выливается в потоки «либеральной» агрессии, которые в последнее время почти что затопили социальные сети.
Вернусь к вопросу, который я уже задавал: означает ли все это бесперспективность либеральных принципов в России? Повторю и ответ: нет, ни в коем случае не означает. Означает все это совсем другое: то, что российские сторонники демократических идей вконец заблудились в «джунглях» мировой либеральной идеологии.
Недавно Москву в очередной раз посетил Том Грэм — бывший специальный помощник президента Буша-младшего в совете национальной безопасности США и один из самых тонких американских знатоков российской политики. Во время нашей встречи я, естественно, не мог не воспользоваться случаем и не спросить его: как, по его мнению, выглядит типичный либерал в Америке и типичный либерал в России?
Вот важное различие, на которое указал Том: «Американский либерал — это сторонник левых взглядов, который верит в коллективизм, поддерживает вмешательство правительства в экономику и в социально-экономические вопросы». По контрасту российский либерал — это «противник коллективизма, который выступает резко против вмешательства правительства в экономику и верит в абсолютную ценность свободного рынка».
Однако сходных черт между двумя типами либералов, по мнению Тома Грэма, ничуть не меньше, чем различий. Вот та названная Томом сходная черта, которая меня больше всего зацепила: «Как в Америке, так и в России типичный либерал очень критически относится к собственной стране. Типичный американский прогрессист сомневается в том, что Америка — страна, которая пытается сделать мир лучше. Америка в его глазах не «сила добра».
Сначала я пытался делать выводы из различий между типичным российским и типичным американским либералом. Но потом меня осенило: правильные выводы можно сделать исходя из их сходных черт. Америка и Россия — очень разные страны, чьи политические и экономические системы находятся на совершенно разных стадиях развития.
Америка уже давно живет в капитализме. Россия только-только начинает к капитализму привыкать. Америка уже давно управляется на основе парламентской демократии. Для России принципы демократии и парламентаризма — это еще новинка. Америка по-прежнему находится в стадии внешнеполитической экспансии. Россия пытается остановить приближение блока НАТО к ее границам.
Как так может быть — такие не похожие друг на друга страны с таким похожим либерализмом? Ведь либерализм — это не догма, не многотомный свод правил, которые обязательны для исполнения в любой стране и в любое время. Даже в рамках одного государства либерализм в разные исторические эпохи может быть совершенно непохожим.
Например, в XIX веке классический британский либерализм был среди прочего основан на постулате: общество и государство не могут быть ответственны за вытягивание бедных из их прискорбного экономического состояния. Личная инициатива самих бедных и их постоянное личное стремление к самосовершенствованию — вот что, по мнению тогдашних британских либералов, должно было решить проблему вопиющего экономического неравенства в стране.
Но уже в первые десятилетия ХХ века великий британский либеральный политик Дэвид Ллойд-Джордж — сначала министр финансов, а потом и премьер-министр — взял на вооружение принципиально иной подход. Ллойд-Джордж стал целенаправленно зажимать землевладельческую аристократию и прочих «богатеньких буратино» из высших слоев общества и на «выдавленные» таким образом деньги создал зачатки системы социального обеспечения в Британии.
Почему же тогда современный российский либерализм во многом является «калькой» современного западного либерализма? Может быть, этот статус «кальки» как раз и мешает либерализму полноценно прижиться на российской почве?
Реформы сверху, реформы сбоку
«Нет такого каверзного вопроса, который поставил бы в тупик министра иностранных дел России!» — уверил меня тогдашний глава внешнеполитического ведомства Игорь Иванов во время нашей первой личной встречи лет двенадцать тому назад. Этой весной я решил в очередной раз проверить это утверждение и задал известному мне в качестве убежденного приверженца демократических идей Игорю Иванову весьма двусмысленный по нынешним временам вопрос: «Игорь Сергеевич, вы либерал?»
Вот что я услышал в ответ: «Я не знаю, кто я, либерал или нет? Термин «либерал» — это у нас сейчас либо ругательство, либо слово, которое ассоциируется с группой политиков, которые после распада СССР неэффективно управляли государством. Я бы поэтому уходил от ярлыков — либерал или нелиберал. Нам надо поставить во главу угла термин «национальные интересы» и посмотреть, насколько в рамки этих национальных интересов вписываются те или иные политические принципы. Уверен, что среди этих принципов окажется очень много либеральных. При всем уважении к здоровому консерватизму: если законсервировать все хорошее, исчезнут все возможности для развития».
Это мнение Игоря Иванова может показаться набором правильных, но общих слов. Но, по моему глубокому убеждению, это не так. В словах занимающего ныне должность президента Российского совета по международным делам Иванова заключен ключ к «адаптации» либеральных принципов к нашим современным политическим и экономическим условиям.
Либеральные реформы императора Александра II. Оттепель Никиты Хрущева. Перестройка Михаила Горбачева. Попытка «прорыва в демократию» Бориса Ельцина — почему все эти благие намерения заканчивались либо мощным откатом назад, либо кое-чем похуже? Вот объяснение, с которым согласны многие историки: во всех упомянутых случаях реформы спускались стране сверху, а не отталкивались от нашей конкретной политической действительности.
Современным российским либералам, с моей точки зрения, можно бросить очень схожий упрек: они пытаются реформировать Россию сбоку. Стране предлагается набор реформ, в рамки которых, по мнению либеральных идеологов, должна непременно втиснуться российская действительность. Но действительность — дама упрямая. Втискиваться куда-либо она отказывается.
Видя подобное «сопротивление среды», либеральные лидеры разочаровываются, раздражаются, обижаются на «неблагодарный» российский народ и... незаметно для себя, по сути, перестают быть либералами. Вот конкретный пример того, как работает этот психологический механизм.
4 марта этого года, выступая на слушаниях в подкомитете Сената США на тему «Российская агрессия в Восточной Европе: куда Путин направится дальше после Украины, Грузии и Молдавии?», известный оппозиционер Гарри Каспаров заявил: «С раковой опухолью нельзя вести переговоры. Путин и его элиты должны быть вырезаны словно раковая опухоль. Он должен быть изолирован и устранен — только когда Путин уйдет, Россия сможет быть свободной, сильной и независимой страной».
Обосновывая свои требования к Западу «вооружить Украину» и усилить давление на Россию, Гарри Каспаров ссылался на то, что он говорит от имени «российского народа». Но кто дал Каспарову это право? Он когда-нибудь куда-нибудь избирался? Еще бывший чемпион мира по шахматам без тени сомнения сообщил американским сенаторам: «Вопреки широко разрекламированным официальным опросам общественного мнения Путин не обладает широкой базой общественной поддержки в России».
Ой ли не обладает? И только ли «официальные опросы» свидетельствуют о высоченном рейтинге ВВП? «Левада-Центр» — независимая организация, руководимая людьми с резко антипутинскими воззрениями. Но их опросы регулярно показывают, что с «базой общественной поддержки» у Путина все более чем в порядке. Как быть с этим?
Подытожить все это можно так. С точки зрения риторики и красноречия речь Гарри Каспарова в стенах Сената — это нечто совершенно блестящее. Провластные российские политики за очень редким исключением говорить так сладко и красиво не умеют. Но если смотреть на внутреннее содержание, а не на сияющий внешний фасад, то к либерализму это выступление Каспарова никакого отношения не имеет.
Либерализм основан на уважении к позиции большинства. Гарри Каспаров эту позицию большинства не просто не уважает — он ее подменяет. Мол, если я хочу, чтобы позиция большинства была такой, значит, она такая и есть! Это точно не либерализм. Это крайняя форма нарциссизма, перемешанная с манией величия, — полная противоположность либерализму, иными словами.
Еще один показательный пример. 6 февраля этого года занимавший в эпоху Козырева пост заместителя министра иностранных дел России Георгий Кунадзе написал в статье на сайте принадлежащего Игорю Коломойскому киевского агентства УНИАН: «С точки зрения России, ключом к урегулированию конфликта вокруг Украины стало бы обязательство европейцев заблокировать прием Украины в НАТО. Не представляю, кто и как в Европе мог бы согласиться на столь дикое требование, воскресающее в памяти не самые лучшие страницы истории середины ХХ века».
Спорить с человеком, который в свою бытность в МИДе активно пытался добиться скорейшей передачи Курильских островов Японии, — занятие заведомо неблагодарное. Но пассажа про «дикое требование» я не ожидал даже от Георгия Кунадзе. Что именно «дикого» наличествует в этом требовании? Россия должна радоваться продвижению НАТО к ее границам — так, что ли, выходит? Это тоже никакой не либерализм. Это взгляд на мир с позиций, противоположных интересам своей собственной страны.
«Дайте мне точку опоры, и я переверну землю!» — согласно легенде, воскликнул некогда великий древнегреческий ученый Архимед. После 1991 года российские либералы по большому счету так и не смогли найти для себя в стране точку опоры. Но потенциально такая точка в России есть — более того, их две. О первой из них уже сказал Игорь Иванов. Это национальные интересы.
Неправда, что либеральные принципы требуют от страны отказа от своих национальных интересов или их «растворения» в национальных интересах других стран, более продвинутых в смысле построения либерального общества. Неправда, что либеральные и демократические страны не конфликтуют из-за права контролировать ту или иную территорию. Британия и Испания — страны в демократическом отношении вполне продвинутые. Но это нисколько не мешает Мадриду применять предельно жесткие приемы, чтобы заставить Лондон отдать наконец Испании спорную территорию Гибралтар.
Неправда, что торжество либеральных идей во второй половине ХХ века заставило страны Запада отказаться от «характерных для прошлых эпох» геополитических игр. Такие игры видоизменились, но никуда не исчезли — и не исчезнут до тех пор, пока существует человечество. Неправда, что демократические и либеральные страны не давят друг на друга, защищая свои национальные интересы. Это все детские сказочки, в которые почему-то в России верят вроде бы вполне взрослые люди.
Вторая потенциальная точка опоры для настоящих либеральных сил в нашей стране — это современная российская действительность. Конечно, в первую очередь эта действительность является для либералов «точкой разочарования». Из наших реалий, с моей точки зрения, однозначно вытекает: многие либеральные цели не будут достигнуты в России в период жизни нынешних поколений.
Однако правда — пусть даже неприятная — все равно предпочтительнее, чем сладкие, но ложные иллюзии. Лучше твердо стоять на земле, чем опираться на висящие в воздухе умозрительные идеологические конструкции. Западные и либеральные и демократические достижения не были созданы за один день. Соответственно, и российским либералам не стоит рассчитывать на то, что к нам прилетит «волшебник в голубом вертолете», и все мгновенно станет чики-поки.
Тем в России, кто искренне верит в идеи либерализма, ни в коем случае не стоит отказываться от своих принципов и идеалов. Но этим людям совсем не помешает прививка таких не слишком популярных в среде российского креативного класса качеств, как здоровое смирение и чувство реализма. Когда (и, самое главное, если) такая прививка будет сделана, сразу выяснится: даже нынешняя российская действительность предоставляет неподдельным приверженцам либеральных идей широкое поле для деятельности.