Поиск

Картина Валерии Гай Германики «Да и да», которая выходит в прокат, произвела сильное впечатление даже на искушённых кинокритиков. Одних фильм шокировал, других привёл в пол­ный восторг. Одним из главных продюсеров этого проекта стал Фёдор Бондарчук.

Мы сложные

- Фёдор Сергеевич, ввиду раз­говоров о том, что в отличие от «Гейропы» и «загнивающего Запада» мы сильны духовно-мо­ральными ценностями, вам не кажется, что фильм Германики будет слишком эпатажным для российского зрителя?

- Наверное, это кино дейст­вительно слишком эпатажное. Но я верю не в проекты, а в ре­жиссёров. Понимал ли я, что это рискованный эксперимент? Конечно! Допускал ли мысль о том, что ничего хорошего из этого не получится? Разумеет­ся! Пользовались мы с моими партнёрами помощью Фонда кино или финансированием Минкульта?! Нет!

- А почему, кстати?

- Потому что посчитал это неправильным и некоррект­ным. Мы вложили свои собст­венные деньги за право выска­зываться свободно в свободной стране.

- Фильм в прокат выходит без мата, которого в оригинальной версии было предостаточно. Од­нако в недавних соцопросах выяс­нилось, что большая часть рос­сиян регулярно употребляет мат в своей повседневной речи. При этом подавляющее число опро­шенных активно поддерживают запрет мата в кино и театре. Это элементарное ханжество или что-то другое?

- (Задумывается.) По-моему, мы просто все сложноустроен­ные, противоречивые...

- Двуличные и лицемерные?!

- Ну почему сразу «двулич­ные»? Просто сложные! Дру­зья мои сложные, внучки мои сложные (смеётся). Да климат у нас сложный, если уж на то пошло! В нас мало самоиронии. Мы не умеем радоваться успехам друг друга. Но зато у нас много других положитель­ных качеств.

- Например?

- Мы отзывчивые, всегда всем приходим на помощь. Мы жизнестойкие. Есть в нас та­кая черта, как долготерпение. Хотя оно не безгранично. Приходит день, и смирение трансформируется в необузданную ярость. Тогда горе тому, кто встанет на на­шем пути. Мы способны на самопожертвование - а я та­ких людей отлично знаю. Их можно легко встретить, если выехать за МКАД. А ещё мы способны на настоящую лю­бовь. (Пауза.) Только любовь эта у нас зачастую странная. Мы можем залюбить до смерти.

- Ну история про «залюбить до смерти» - она интернацио­нальная...

- Нет-нет! Что вы! Отли­чительная черта русского че­ловека заключается ещё и в том, что он не готов, не хочет или не может проявлять свою любовь открыто. В этом мы не показушники. Мы не улы­баемся оголтело и бессмыс­ленно первому встречному- поперечному. Нам зачастую трудно признаться в тёплых чувствах самым близким лю­дям или сказать комплименты коллегам. Но при всём этом суровая, загнанная куда-то глубоко внутрь себя любовь к ближнему кажется мне более настоящей, правди­вой и искренней.

Зеркала истории

- Вы говорите, что мы не двуличные. Но почему часто у нас выходит так, что мы думаем одно, говорим другое, а делаем третье?

- А как вы хотели?! 70 лет советской истории не мог­ли не оставить яркий след на воспитании, характере, наци­ональном коде. Но даже если откинуть советское прошлое - посмотрите на классическую русскую литературу! Там много позитива? Много героев, кото­рых не раздирают сомнения и угрызения совести по поводу того, что они делают, говорят и думают?

- Давайте вернёмся к совре­менности... Несколько лет назад в интервью, а это было во вре­мя одного из первых кризисов, вы сказали: «Меня радует, что мы оказались а ситуации пан или пропал. Главное, чтобы это понимала и чувствовала власть». Вы и сейчас так думаете?

- Академик Лихачёв писал: «Человек должен иметь пра­во менять свои убеждения по серьёзным причинам нравственного порядка». Я свои убеж­дения не менял. Да, я по-преж­нему в это верю, по-прежнему так думаю. Я не хочу и не могу жить без надежды и веры в лучшее! Я понимаю, что сейчас мы опять проходим макси­мальную точку на­кала, Понимаю, что переживаем время, когда всё стреми­тельно и непредска­зуемо меняется. И в то же время я не удивлюсь, что, как только мы выйдем из экономического, а главное, по­литического кризиса, найдутся чиновники, которые, потирая руки, скажут: «Ну, начнём поновой!» И - примутся воровать с удвоенной силой. Но я свято верю в великое будущее нашей страны.

- Я правильно понял: вы го­ворите о том, что нам только кажется, будто мы переживаем какую-то уникальную и истори­чески значимую ситуацию, а на самом деле всё это мы сто раз проходили?

- Безусловно! Я не привер­женец идеи о том, что уроки истории надо досконально учить, поскольку она - исто­рия - бесконечно повторяется. Она повторяется, но чаше всего... с точностью до на­оборот. Так что не повторяй ошибок прошлого, но живи здесь и сейчас. Другое дело - вопросы геополитики и наше стремление к установлению многополярного мира, вопро­сы границ нашей страны - они возникали и будут возникать всегда и всегда будут макси­мальной точкой напряжения! Иногда слышу разговоры: «А зачем нам Кавказ? А зачем нам западные границы и Калинин­град?» Я это слышу, и меня это пугает и расстраивает.

- Ваш отец воевал. Вы сняли фильмы о Великой Отечествен­ной войне и войне в Афганиста­не. Как мучилось так, что слово «война» вновь стало актуально?

- (Задумывается.) Я до конца не осознаю, не понимаю всего того, что вижу и читаю, слышу от друзей и знакомых про кри­зис на Украине. Ну невозмож­но это осознать! У меня это в голове не укладывается. Недавно, спустя год, повторяли церемонию откры­тия Олимпий­ских игр в Сочи. Я смотрел... И вдруг поймал себя на мысли, что за этот год, который прошёл с момента от­крытия Олимпиады, мир изме­нился до неузнаваемости. Вот это я осознал! И, поймав себя на этой мысли, понял, что такого качества и уровня эмоций я не испытывал никогда в жизни. Ну такие кардинальные изменения за какой-то год! Невероятно! Жутко!

Но в то же время, если бы вы задали мне банальный вопрос о том, в каком времени я хотел бы жить, имея свой жизненный и профессиональный опыт, я бы без сомнения ответил - здесь и сейчас.

- В нашем разговоре вы сказа­ли, что вас по-прежнему питает вера в лучшее. А что вам даёт эту веру и надежду?

- Сама вера, воспитание, ха­рактер. наверное... Я бы очень хотел верить в гражданское об­щество. которое для меня не­разрывно связано с правовым государством, они не суще­ствуют друг без друга. Но по­ка я верю только в себя, верю в воспитание, образование и традиции!

Аргументы и Факты

Картина Валерии Гай Германики «Да и да», которая выходит в прокат, произвела сильное впечатление даже на искушённых кинокритиков. Одних фильм шокировал, других привёл в пол­ный восторг. Одним из главных продюсеров этого проекта стал Фёдор Бондарчук.

Мы сложные

- Фёдор Сергеевич, ввиду раз­говоров о том, что в отличие от «Гейропы» и «загнивающего Запада» мы сильны духовно-мо­ральными ценностями, вам не кажется, что фильм Германики будет слишком эпатажным для российского зрителя?

- Наверное, это кино дейст­вительно слишком эпатажное. Но я верю не в проекты, а в ре­жиссёров. Понимал ли я, что это рискованный эксперимент? Конечно! Допускал ли мысль о том, что ничего хорошего из этого не получится? Разумеет­ся! Пользовались мы с моими партнёрами помощью Фонда кино или финансированием Минкульта?! Нет!

- А почему, кстати?

- Потому что посчитал это неправильным и некоррект­ным. Мы вложили свои собст­венные деньги за право выска­зываться свободно в свободной стране.

- Фильм в прокат выходит без мата, которого в оригинальной версии было предостаточно. Од­нако в недавних соцопросах выяс­нилось, что большая часть рос­сиян регулярно употребляет мат в своей повседневной речи. При этом подавляющее число опро­шенных активно поддерживают запрет мата в кино и театре. Это элементарное ханжество или что-то другое?

- (Задумывается.) По-моему, мы просто все сложноустроен­ные, противоречивые...

- Двуличные и лицемерные?!

- Ну почему сразу «двулич­ные»? Просто сложные! Дру­зья мои сложные, внучки мои сложные (смеётся). Да климат у нас сложный, если уж на то пошло! В нас мало самоиронии. Мы не умеем радоваться успехам друг друга. Но зато у нас много других положитель­ных качеств.

- Например?

- Мы отзывчивые, всегда всем приходим на помощь. Мы жизнестойкие. Есть в нас та­кая черта, как долготерпение. Хотя оно не безгранично. Приходит день, и смирение трансформируется в необузданную ярость. Тогда горе тому, кто встанет на на­шем пути. Мы способны на самопожертвование - а я та­ких людей отлично знаю. Их можно легко встретить, если выехать за МКАД. А ещё мы способны на настоящую лю­бовь. (Пауза.) Только любовь эта у нас зачастую странная. Мы можем залюбить до смерти.

- Ну история про «залюбить до смерти» - она интернацио­нальная...

- Нет-нет! Что вы! Отли­чительная черта русского че­ловека заключается ещё и в том, что он не готов, не хочет или не может проявлять свою любовь открыто. В этом мы не показушники. Мы не улы­баемся оголтело и бессмыс­ленно первому встречному- поперечному. Нам зачастую трудно признаться в тёплых чувствах самым близким лю­дям или сказать комплименты коллегам. Но при всём этом суровая, загнанная куда-то глубоко внутрь себя любовь к ближнему кажется мне более настоящей, правди­вой и искренней.

Зеркала истории

- Вы говорите, что мы не двуличные. Но почему часто у нас выходит так, что мы думаем одно, говорим другое, а делаем третье?

- А как вы хотели?! 70 лет советской истории не мог­ли не оставить яркий след на воспитании, характере, наци­ональном коде. Но даже если откинуть советское прошлое - посмотрите на классическую русскую литературу! Там много позитива? Много героев, кото­рых не раздирают сомнения и угрызения совести по поводу того, что они делают, говорят и думают?

- Давайте вернёмся к совре­менности... Несколько лет назад в интервью, а это было во вре­мя одного из первых кризисов, вы сказали: «Меня радует, что мы оказались а ситуации пан или пропал. Главное, чтобы это понимала и чувствовала власть». Вы и сейчас так думаете?

- Академик Лихачёв писал: «Человек должен иметь пра­во менять свои убеждения по серьёзным причинам нравственного порядка». Я свои убеж­дения не менял. Да, я по-преж­нему в это верю, по-прежнему так думаю. Я не хочу и не могу жить без надежды и веры в лучшее! Я понимаю, что сейчас мы опять проходим макси­мальную точку на­кала, Понимаю, что переживаем время, когда всё стреми­тельно и непредска­зуемо меняется. И в то же время я не удивлюсь, что, как только мы выйдем из экономического, а главное, по­литического кризиса, найдутся чиновники, которые, потирая руки, скажут: «Ну, начнём поновой!» И - примутся воровать с удвоенной силой. Но я свято верю в великое будущее нашей страны.

- Я правильно понял: вы го­ворите о том, что нам только кажется, будто мы переживаем какую-то уникальную и истори­чески значимую ситуацию, а на самом деле всё это мы сто раз проходили?

- Безусловно! Я не привер­женец идеи о том, что уроки истории надо досконально учить, поскольку она - исто­рия - бесконечно повторяется. Она повторяется, но чаше всего... с точностью до на­оборот. Так что не повторяй ошибок прошлого, но живи здесь и сейчас. Другое дело - вопросы геополитики и наше стремление к установлению многополярного мира, вопро­сы границ нашей страны - они возникали и будут возникать всегда и всегда будут макси­мальной точкой напряжения! Иногда слышу разговоры: «А зачем нам Кавказ? А зачем нам западные границы и Калинин­град?» Я это слышу, и меня это пугает и расстраивает.

- Ваш отец воевал. Вы сняли фильмы о Великой Отечествен­ной войне и войне в Афганиста­не. Как мучилось так, что слово «война» вновь стало актуально?

- (Задумывается.) Я до конца не осознаю, не понимаю всего того, что вижу и читаю, слышу от друзей и знакомых про кри­зис на Украине. Ну невозмож­но это осознать! У меня это в голове не укладывается. Недавно, спустя год, повторяли церемонию откры­тия Олимпий­ских игр в Сочи. Я смотрел... И вдруг поймал себя на мысли, что за этот год, который прошёл с момента от­крытия Олимпиады, мир изме­нился до неузнаваемости. Вот это я осознал! И, поймав себя на этой мысли, понял, что такого качества и уровня эмоций я не испытывал никогда в жизни. Ну такие кардинальные изменения за какой-то год! Невероятно! Жутко!

Но в то же время, если бы вы задали мне банальный вопрос о том, в каком времени я хотел бы жить, имея свой жизненный и профессиональный опыт, я бы без сомнения ответил - здесь и сейчас.

- В нашем разговоре вы сказа­ли, что вас по-прежнему питает вера в лучшее. А что вам даёт эту веру и надежду?

- Сама вера, воспитание, ха­рактер. наверное... Я бы очень хотел верить в гражданское об­щество. которое для меня не­разрывно связано с правовым государством, они не суще­ствуют друг без друга. Но по­ка я верю только в себя, верю в воспитание, образование и традиции!

Аргументы и Факты