Последние годы перед 9 мая меня охватывает чувство безысходной вины. Стыдно за упущенный шанс узнать личные подробности о Великой войне от своей бабули, Елены Ивановны. Её нет в живых уже без малого четверть века, ушли в иной мир и мои родители, дети той войны. Для бабушки личная война началась еще в декабре 37-го, когда в один миг счастливая семья разбилась на осколки. Деду приписали участие в правотроцкистской организации, ГУЛАГ поглотил его на 25 долгих лет, без права переписки и, как оказалось, без права увидеться вновь. Он так и остался в вечной колымской мерзлоте.
А бабушка с двумя дочками на руках, гонимая в спину злобным шепотом «враг народа», воевала с действительностью. На работу не брали даже техничкой, буквально перед самым началом войны подруга смогла пристроить ее нянечкой в детский сад. Вся эта история начиналась в славном городе Воронеже. Великая Отечественная вошла в семью в июне 41-го, когда младший бабушкин брат — восемнадцатилетний красавец Мишенька, мой несостоявшийся дедушка — ушел на фронт добровольцем. В марте 44-го он пропал без вести в боях за Украину. Мой старший невиданный дедушка, Петр, погиб 22 декабря 42 года, недалеко от родного города. Прадед Иван был повешен немцами прямо на рабочем месте. За несколько дней до трагедии он впихнул в последний эшелон моих прабабушку, бабушку, маму и тетушку. Буквально в сарафанах и сандаликах, без теплых вещей…они до последнего не верили, что в Воронеж войдут немцы…Кстати, враг оккупировал лишь полгорода, уникальный случай в военной истории.
Для женщин трех поколений моей семьи начался этап эвакуационных скитаний, а бабушке вслед по-прежнему летело: «враг народа». Тогда она отправилась вольнонаемной во фронтовой эвакогоспиталь, тот который идет следом за линией фронта. Её мать с дочерьми остались в тылу: Киргизия, Украина. Они дождались свою «воительницу» в Александрии, под Кировоградом лишь осенью 45-го.
Бабушка не любила рассказывать о войне, она вспоминала только День Победы, который встретила в Венгрии. Госпиталь расположился в пригороде Будапешта, все лесные поляны словно усыпали фиалками, так напоминающими родной Воронеж. Про этот счастливый день с солнцем, пальбой из винтовок и отчаянным птичьим пением нам с сестрой было поведано неоднократно, и слезы не удалось сдержать ни разу.
Долгие годы в укромном уголке хранила бабушка письма с фронта от своих братьев, Миши и Пети. Синеглазого весельчака Мишу на войну провожали от городского дворца пионеров, с песнями и напутствиями «поскорее раздавить фашистскую гадину». Два с половиной фронтовых года и скупые строки в архивной справке «пропал без вести в марте 44-го». Куда пропал? Где пропал? И почему в документах есть срок «пропажи», но нет объяснения…Не нашли после боя в весенней грязи, не похоронили? Взяли в плен? Или похоронили в огромной братской могиле…Их таких, пропавших без вести или плененных, около пяти миллионов человек!
Последнее письмо от старшего деда, Петра, судя по семейным воспоминаниям, было хрестоматийным: начал он его писать перед своим последним боем, а закончили друзья-однополчане…В бою на этой страшной войне погибли около семи миллионов человек.
У бабушки моей были веские причины не говорить про войну, отобравшую жизни отца и двух братьев, лишившую её матери здоровья. Но моя Елена Ивановна очень любила песни военных лет, часто их напевала, особенно про безымянную высоту: «Как много их, друзей хороших, лежать осталось в темноте. У незнакомого поселка, на безымянной высоте». Мише с Петром тоже суждены были безымянные высоты…Каждую весну на моей памяти бабушка смотрела по телевизору Парад Победы.
Как я могла не уговорить ее, не расспросить все подробности о тех страшных годах, чтобы рассказать своим детям и внукам? Должна же была выведать у бабушки, как ей удалось сохранить веру в людей через десятилетие испытаний на прочность? Сколько писем солдатских-госпитальных написала во все концы страны? Сколько метров бинтов перестирала? Скольких бойцов вынянчила и проводила на фронт? Что случилось в те дни, когда ее мама получала письма о смерти мужа и сыновей? Что давало силы на войне? Были ли какие-то радости в те годы? Как встречали новый год? Можно ли привыкнуть к смерти? И что самое страшное на войне?
В 1975-ом, в год тридцатилетия Победы, мы с ребятами из городского пресс-центра ходили по домам женщин-участниц ВОВ и бойцов трудового фронта с радийными «Репортерами», записывали их воспоминания на пленку. Пленки отдали в архив музея, наш руководитель написал документальную книжку, но, признаюсь, ни книжки не видела, ни рассказы не запомнила. Мы ж, «исследовательницы», тогда совсем юные были. Ждали от рассказов чего-то необычайно героического, как в кино. Нам еще невдомек было, что главный подвиг в каждодневном испытания и умении пережить беду достойно, не потеряв человеческого лица.
Та война продолжалась 1418 дней и ночей. Страшное число погибших, пропавших без вести, умерших от голода, холода и болезней, сожженных оккупантами, замученных в концлагерях за четыре года Великой Отечественной перевалило далеко за двадцать миллионов. Что с этим горем поделать на свете? И главное, как не дать ему повториться?