Омский журналист Виктор Гоношилов, совершивший несколько длительных одиночных путешествий, готовит к изданию книгу "О Сибири своими словами". В нее войдут рассказы о краях, где побывал журналист, о людях, с которыми общался. Наша газета публикует одну из глав будущей книги - "В краю нехоженных дорог". Она посвящена той части пути Ермака, что была связана с территорией нынешней Омской области. Поход журналиста по ней состоялся летом 1998 года.

(Продолжение. Начало в №44 (990) от 6 ноября 2013 г.)

Несколько часов я гостил у рабочих на буровой рядом с деревней Полуяновкой. Бодрые мужики. Вахтовики. Жены дома. Я явился в переходный для них период от хорошего к огорчительному. Хотели они двойной подарок области преподнести, открыть два месторождения разом: газовое и нефтяное. Газ нашли, а чтобы найти нефть, вышку придется передвигать на другое место. Нефть есть, точнехонько в залежи попасть сложно.

На буровой тряска, гарь, грохот: с громким ревом несколько мощных дизельных электростанций дают ток для оборудования. Я свой велосипед, от греха подальше, у самого крайнего вагончика прислонил. А то растрясет. 

Свинчивающиеся 35-метровые трубы трехкилометровым стержнем, вращаясь, уходят вниз. На конце передней - бур. Сейчас он идет через гранит, сформировавшийся миллионы лет назад. В трубы закачивается промывочный раствор из специальной глины. Выходя обратно на поверхность земли между стенками пробуренного колодца и трубами, он выносит шлам, частички породы, уменьшает трение. До плановой отметки остаются считанные метры. Уже ясно: нефти здесь нет. Но намеченной глубины достичь необходимо - а вдруг.

На буровой большинство мужчин из тех, кто всю свою сознательную жизнь провел на вахтах в поисках газа и нефти. Они с удовольствием рассказывают о пережитом. Слушаю их с интересом. Но душой меня тянет к женщинам. На кухню. Свидетельствую: одна котлета буровика равна шести-восьми городским. И из чистого мяса. Хорошо насыщает.

- Поди, наевшись таких котлет, мужчины становятся прилипчивыми? - спрашиваю у кухонного персонала.

В ответ - ироничный смех. Судя по нему, буровики морально устойчивы не меньше, чем мы, русские путешественники. Меня почему-то охватывает не гордость за мужское сообщество, а обида. Сами, имею в виду женщин, скорее всего, отошьют, потом издеваться начинают, мол, не мужики вокруг, а рохли одни. Не первый день на свете живем - знаем. Ну как бы там ни было, за вкусные котлеты все равно спасибо.

В Тевризской администрации, несмотря на мой пыльно-потный вид, верят на слово, что я журналист "Омского вестника", и без дополнительных просьб отсылают факсом статью в редакцию. Я расчувствовался чуть не до слез. Самое трудное в моем путешествии не материал собрать, не ночью одному на окраине леса в палатке ночевать. Самое трудное и нервное - донести написанную статью из моего таежного далека до редакции. 

Все, текст коллегам отправил. Теперь снова в путь. Грунтовке - кранты, от Тевриза начинается асфальт. Здорово! Велосипед катится сам собой. Очередная ночевка в лесу. Все знаю наперед. Сначала нападут комары, затем - страх, будут слышаться шаги, неясные голоса. Конечно, надо бы показать себя читателю героем, ну, чего нет, того нет. Трудно найти мужчину трусливее, чем я, когда остаюсь наедине с женщиной или ночую в палатке под таежной сосной. А сельские собеседники, не зная всей правды, восхищаются моей смелостью: "В одиночку, в такую-то даль". Народ вводит меня в курс местных криминальных событий: одного парня изнасиловали, второго в Иртыше утопили, девке голову пробили - к ночи я уже напичкан страшилками по макушку и выше. Укладываюсь спать в позиции "будь готов к труду и обороне". Левая рука сжимает баллончик с антикомариным репеллентом, правая - топор. Топор - лучшее снотворное в ночном лесу.

Очередное историческое село по маршруту - Ташетканы. Село знаменито своим названием, оно получено от метеорита ("ташьоткан" - "камень лежит"), находившегося с незапамятных времен до двадцатых годов двадцатого века на берегу Иртыша. По размерам он, как писал сибирский летописец Ремезов, с крытый зимний воз багрового цвета. Потом метеорит исчез. Появилась научная гипотеза, что хитрые татары, дабы уберечь святыню от русских, раздробили валун и спрятали в потаенных местах. Так же считают и татары-патриоты из соседних деревень. В реальности все произошло гораздо прозаичнее. Берег, где лежал метеорит, подмыло водой, и небесный гость ухнул в мутные волны Иртыша. По нему никто не переживал: метеорит считался святыней у древних татар-язычников, для татар-мусульман XX столетия он не представляет культовой ценности. Сейчас его искать бесполезно. Багровый цвет метеорита указывал на железную руду в составе. Соржавел и уплыл по течению реки красными песчинками.

Ермак пристал к берегу напротив Ташеткан, думается, как раз из-за метеорита. Встреча гостей и местного населения прошла дружно, хотя тут осело много воевавших в прошлом против русской дружины. Казаки и бывшие их противники плотно пообедали, сходили на экскурсию к метеориту. Ермак, как каждый, кто посещал Сибирь, знал о существовании здесь огромной золотой бабы - тотема - символа божества одного из племен. Предводитель русской дружины, существует такая версия, настойчиво искал ее, иначе чем можно объяснить его интерес к ритуальным, священным для татар, камням. Говорят, что атаман любил их рассматривать. Метеорит, выглядевший обычной каменной глыбой, его не заинтересовал. Как свидетельствует местная ташетканская легенда, шаманы, сопровождавшие Ермака, посоветовали воителю возвращаться назад к Тоболу, в Искер, иначе - смерть. О том им дала знать каменная баба. Атаман пророчество оставил без внимания. 

Русские поплыли дальше, к устью реки Шиш (территория нынешнего Знаменского района). Через несколько дней дружина Ермака, так и не нашедшая купеческого каравана из Бухары, возвращалась уже обратно. Казаки снова заскочили в Ташетканы погостевать. Кто-то из селян сообщил атаману о бухарских караванщиках, который дожидаются помощи у берегов реки Вагая (территория нынешней Тюменской области). Атаман почему-то не заподозрил подвоха. А должен был насторожиться. Не могла его дружина по пути в Усть-Шиштамак разминуться с караваном. Другой-то дороги, кроме как по Иртышу, нет. Казаки, чтобы скорее добраться до заветной реки, гнали струги день и ночь. На Вагае их ждал, как выяснилось позже, не караван, а Кучум с воинами в засаде.

Следующая моя остановка в деревне Тузаклы. Там меня ждет жаркая баня, мягкая постель с белыми простынями и подпитка истощившихся финансов. В деревню въезжаю около одиннадцати вечера. Пока поедаю приготовленный мамой ужин, а я дома, Тузаклы - моя малая родина, отец успевает сходить пару раз за водой (по воду у нас только бабы ходят). Речка течет почти под самыми окнами. Летят в печку бани сухие мелкие березовые полешки. Полчаса, и каменка накалена докрасна. 

Тузаклы, по аналогии с сосенней татарской деревней Тайчи, обычно принимают за татарскую. А тут одни славяне. Наш гоношиловский род когда-то конкурировал с родом Колпаковых за право считаться основателем поселения. Те и другие прибыли в 1886 году из Котельничского уезда Вятской губернии. Колпаковы были самыми грамотными и самыми богатыми из тузаклинцев. И самыми большими сторонниками социализма. Основатель сибирской линии Колпаковых, Яков Иванович, погиб в боях против белых. Пятеро его сыновей стали первыми руководителями коллективных хозяйств и сельских советов в Знаменском районе. Ефим Колпаков, председатель тузаклинского колхоза "Красный луч", половину своего огромного "крестового" дома отдал под контору и клуб. 

А Гоношиловские сплошь бессловесные работяги. Не в кайф командовать, не Колпаковы мы. Но и не хуже. Из нашего рода на Великую Отечественную войну ушло двенадцать человек, и, судя по всему, в атаку они поднимались не в числе последних, так как домой вернулись всего двое. 

Но самая знаменитая в Тузаклах фамилия все же не у Гоношиловых или Колпаковых, а у Агалаковых. Их род явил России самую строптивую ее святыню - чудотворную Великорецкую икону святителя Николая. Начало той истории лежит в 1383 году. Крестьянин Семен Агалаков из деревни Крутицы Вятского края нашел однажды в лесу на берегу реки Великой православный образ. Отсюда и название иконы - Великорецкая. Потянулся больной люд к Агалаковым. Кто помолится перед иконой, тот выздоровеет.

Она столь широко прославилась, что ею освящали закладку собора Василия Блаженного. Но явственнее всего ее сила проявилась в годы повсеместного атеизма. В честь чудотворной иконы испокон веков совершался шестидневный крестный ход. В советское время по маршруту богомолья милиционеры устраивали засады, ловили православных, били, кого-то с должностей снимали, кого-то в тюрьму сажали. А толку? Наступал июнь, вешали наши братья по вере старинные образа на грудь и лесными тропами, влажными приречными лугами с высокой травой проходили святой путь. Считается, что Великорецкий единственный крестный ход, не знавший ни одного года перерыва даже в самые суровые времена борьбы с религией. Вот такие мы, вятские. Землю копытом не роем, но если рогом упремся, хоть кол на голове теши.  

Тузаклы свое имя получили по речке Тузаклинке, на берегах которой и поднялись деревенские улицы. На дореволюционных картах указано иное название: Тузаюлик. Но правильное, скорее всего, сегодняшнее. В деревне в годы моей юности еще жили старики, родившиеся задолго до октябрьского переворота, никто из них никогда не упоминал о Тузаюлике. Когда-то я увлекался расшифровкой названия. В зависимости от схожести с тем или иным словом из тюркского или финно-угорского языков получил три значения: плетеный из прутьев короб для рыбы, раствор соли (для засолки) и хорошая (прозрачная) вода. Последнее точно отпадает. Вода в нашей речке из железистого болота - коричневая. Болотцем попахивает, зато мягкая. Мыться - просто удовольствие. 

В километре от деревни есть еще одна Тузклинка. Старухи на своих посиделках часто о ней вспоминают. 

- Ну, бабы, хошь не хошь, а к Тузаклинке пора собираться. 

На правом берегу той речки кладбище. Его основал дед Филипп, двоюродный брат моего деда. Говорили ему, не хорони первым, род вымрет. Старик настоял на своем и для кого-то из умерших родственников на крутом речном берегу устроил вечный приют. Прожил Филипп жизнь долгую, и внуки живы.   

Почему же тузаклинцы выступали против основания нового кладбища, если на общее волостное за 15 километров покойников возить приходилось? Русские - народ общинный, в его традициях всячески препятствовать раздраю. Новое кладбище - всегда потеря связей. А старое - место встреч и единения. Мы, бывшие тузаклинцы, по дурости покинувшие свой край, только дважды в год имеем возможность собраться все вместе и вспомнить добром прошлое. На кладбище. В родительский день и на Троицу. Вроде бы и место грустное, и даты не для веселья, а душа от скопившейся тяжести освобождается.  

Виктор Гоношилов

Фото автора

(Продолжение в следующем номере).

Газета "Криминал Экспресс"