Поиск

«Картина происшествия шокировала даже видавших виды оперативников», – это любимая ваша журналистская фраза о нас, – говорит Руслан Моисеев, сотрудник уголовного розыска. – Никого ничего не шокирует. Мы же работаем на месте происшествий, а не удивляемся. Это не кунсткамера, где можно испугаться и с бешеными глазами убежать.

Накануне Дня сотрудника органов внутренних дел, который в народе всё ещё называют Днём милиции, Руслан Моисеев стал гостем редакции «АиФ в Омске».

Не Шерлоки Холмсы

– Руслан, Вы в милиции начали работать в конце 90-х годов прошлого века, когда сотрудники из органов, наоборот, убегали. Тяжело пришлось?

– Многие уходили из-за задержки зарплаты, и так везде было, не только в полиции. Но без работы вчерашние выпускники не оставались – существовало распределение, которое и сейчас есть. У меня за всё время учёбы не возникало мысли о том, чтобы заниматься чем-то другим. Увлекательным было всё, даже наряды по столовой и чистка картошки.

– Но убийства – не чистка картошки. Первое раскрытое дело помните?

– Конечно! Я ещё во время учёбы ходил в отделение милиции, вникал в детали будущей работы. Даже грамота была к моменту получения диплома от школы милиции за раскрытие убийства.

– В одиночку раскрыли?

– Нет, такие преступления, как убийства, в одиночку практически не раскрывают. Мы же не Шерлоки Холмсы. Тут нужны моральные и физические силы, умственная работа коллектива. Помню своё первое дело – когда мы с оперативниками стояли в засаде и ждали подозреваемого. Задержали. После этого случая мне начальник школы милиции выписал грамоту.

Черлакский душегуб

– Недавно Вы работали на раскрытии преступления в Черлакском районе, искали пропавшего Колю Кукина, которого убил отец. Такие громкие дела у нас часто происходят?

– А что для вас громкое дело? Когда об этом весь интернет гудит и передачу «Пусть говорят» сняли? Увы, каждый год подобные преступления случаются. Недавно в Русской Поляне мужчина зарезал пятилетнего ребёнка. В Муромцевском районе в прошлом году парень палкой забил двух девочек, одну – насмерть. Или чем Максим Калинин «лучше» таксиста Шилова, который этим летом напал с ножом на мать с полуторгодовалым ребёнком? Он тоже всё время врал и не говорил, где труп девочки. И Шилов не первый серийный убийца в Омской области. Что касается Черлака, то полицейские там работали круглыми сутками – прочёсывали местность, осматривали дома, колодцы, лесополосы, выявляли свидетелей, подозреваемых. Максим Калинин долго не сознавался, где тело сына. Преступники обычно врут до тех пор, пока мы не сопоставляем доподлинно известные факты с его словами, и это враньё о факты разбивается. Убийства без свидетелей сложно раскрывать ещё и потому, что жертвы нет в живых – никто не даст приметы преступника. Приходится восстанавливать картину происходящего по уликам.  Например, если на теле одно ножевое ранение в сердце, то его, как правило, нанесла женщина. Почему? Не знаю, это у вас, женщин, спрашивать надо. 

– Количество преступлений против детей – больной вопрос для нашего региона…

– Это всегда было, просто сейчас в интернете много об этом говорят. Вы, журналисты, раньше нас порой всё узнаёте и пишете. Я часть новостей впервые вижу в интернете, когда до работы добираюсь. Кстати, кроме преступлений против детей, нас тревожат новые химические наркотики. Мы ужасаемся тому, насколько неадекватно люди после их приёма себя ведут.   

«Нас не клонируют»  

– Говорят, что сотрудники уголовного розыска преступников видят насквозь. Вплоть до того, что человек ещё ничего сказать не успеет, а оперативники понимают – будет врать.

– Есть огромное количество поведенческих признаков, по которым можно определить, обманывает ли человек. Но чтобы вот так сразу сказать, врёт подозреваемый или нет… Если бы такие люди были, то всех остальных в уголовном розыске можно было бы разогнать за ненадобностью.

– Что касается «разогнать полицию»: недовольных работой «органов»  много…

– Мы – такая же часть общества, нас же не клонируют. И точно так же нас критикуют, как и сотрудников любой отрасли. Это нормальное явление. Очень сложно быть уважаемым всеми. Вот, допустим, украли у человека автомобиль, а мы его нашли и вернули. Что нам скажут? «Спасибо, молодцы!». Но не забывайте, что часть людей мы отправляем в тюрьму. И нас не любят не только они, но и их родственники. Они считают, что именно мы виноваты в том, что человек в тюрьме. Людям не обязательно любить уголовный розыск. У меня есть хороший друг – врач. Я его уважаю, но за что мне его любить, если он мне больно делает? При этом он лечит, добро творит. Я уважаю его как специалиста, который качественно выполняет свою работу. Вот и у полиции такая же задача. 

– За что Вы всё-таки так любите уголовный розыск?

– За непредсказуемость. Утром ты никогда не знаешь, где окажешься вечером. Это не офисные будни, где день за днём нужно выполнять одну и ту же работу. Нет ни одного одинакового преступления. А когда преступника за его злодеяния призывают к ответу или когда слышишь слова благодарности граждан – это и есть главный показатель твоей работы.

Аиф

«Картина происшествия шокировала даже видавших виды оперативников», – это любимая ваша журналистская фраза о нас, – говорит Руслан Моисеев, сотрудник уголовного розыска. – Никого ничего не шокирует. Мы же работаем на месте происшествий, а не удивляемся. Это не кунсткамера, где можно испугаться и с бешеными глазами убежать.

Накануне Дня сотрудника органов внутренних дел, который в народе всё ещё называют Днём милиции, Руслан Моисеев стал гостем редакции «АиФ в Омске».

Не Шерлоки Холмсы

– Руслан, Вы в милиции начали работать в конце 90-х годов прошлого века, когда сотрудники из органов, наоборот, убегали. Тяжело пришлось?

– Многие уходили из-за задержки зарплаты, и так везде было, не только в полиции. Но без работы вчерашние выпускники не оставались – существовало распределение, которое и сейчас есть. У меня за всё время учёбы не возникало мысли о том, чтобы заниматься чем-то другим. Увлекательным было всё, даже наряды по столовой и чистка картошки.

– Но убийства – не чистка картошки. Первое раскрытое дело помните?

– Конечно! Я ещё во время учёбы ходил в отделение милиции, вникал в детали будущей работы. Даже грамота была к моменту получения диплома от школы милиции за раскрытие убийства.

– В одиночку раскрыли?

– Нет, такие преступления, как убийства, в одиночку практически не раскрывают. Мы же не Шерлоки Холмсы. Тут нужны моральные и физические силы, умственная работа коллектива. Помню своё первое дело – когда мы с оперативниками стояли в засаде и ждали подозреваемого. Задержали. После этого случая мне начальник школы милиции выписал грамоту.

Черлакский душегуб

– Недавно Вы работали на раскрытии преступления в Черлакском районе, искали пропавшего Колю Кукина, которого убил отец. Такие громкие дела у нас часто происходят?

– А что для вас громкое дело? Когда об этом весь интернет гудит и передачу «Пусть говорят» сняли? Увы, каждый год подобные преступления случаются. Недавно в Русской Поляне мужчина зарезал пятилетнего ребёнка. В Муромцевском районе в прошлом году парень палкой забил двух девочек, одну – насмерть. Или чем Максим Калинин «лучше» таксиста Шилова, который этим летом напал с ножом на мать с полуторгодовалым ребёнком? Он тоже всё время врал и не говорил, где труп девочки. И Шилов не первый серийный убийца в Омской области. Что касается Черлака, то полицейские там работали круглыми сутками – прочёсывали местность, осматривали дома, колодцы, лесополосы, выявляли свидетелей, подозреваемых. Максим Калинин долго не сознавался, где тело сына. Преступники обычно врут до тех пор, пока мы не сопоставляем доподлинно известные факты с его словами, и это враньё о факты разбивается. Убийства без свидетелей сложно раскрывать ещё и потому, что жертвы нет в живых – никто не даст приметы преступника. Приходится восстанавливать картину происходящего по уликам.  Например, если на теле одно ножевое ранение в сердце, то его, как правило, нанесла женщина. Почему? Не знаю, это у вас, женщин, спрашивать надо. 

– Количество преступлений против детей – больной вопрос для нашего региона…

– Это всегда было, просто сейчас в интернете много об этом говорят. Вы, журналисты, раньше нас порой всё узнаёте и пишете. Я часть новостей впервые вижу в интернете, когда до работы добираюсь. Кстати, кроме преступлений против детей, нас тревожат новые химические наркотики. Мы ужасаемся тому, насколько неадекватно люди после их приёма себя ведут.   

«Нас не клонируют»  

– Говорят, что сотрудники уголовного розыска преступников видят насквозь. Вплоть до того, что человек ещё ничего сказать не успеет, а оперативники понимают – будет врать.

– Есть огромное количество поведенческих признаков, по которым можно определить, обманывает ли человек. Но чтобы вот так сразу сказать, врёт подозреваемый или нет… Если бы такие люди были, то всех остальных в уголовном розыске можно было бы разогнать за ненадобностью.

– Что касается «разогнать полицию»: недовольных работой «органов»  много…

– Мы – такая же часть общества, нас же не клонируют. И точно так же нас критикуют, как и сотрудников любой отрасли. Это нормальное явление. Очень сложно быть уважаемым всеми. Вот, допустим, украли у человека автомобиль, а мы его нашли и вернули. Что нам скажут? «Спасибо, молодцы!». Но не забывайте, что часть людей мы отправляем в тюрьму. И нас не любят не только они, но и их родственники. Они считают, что именно мы виноваты в том, что человек в тюрьме. Людям не обязательно любить уголовный розыск. У меня есть хороший друг – врач. Я его уважаю, но за что мне его любить, если он мне больно делает? При этом он лечит, добро творит. Я уважаю его как специалиста, который качественно выполняет свою работу. Вот и у полиции такая же задача. 

– За что Вы всё-таки так любите уголовный розыск?

– За непредсказуемость. Утром ты никогда не знаешь, где окажешься вечером. Это не офисные будни, где день за днём нужно выполнять одну и ту же работу. Нет ни одного одинакового преступления. А когда преступника за его злодеяния призывают к ответу или когда слышишь слова благодарности граждан – это и есть главный показатель твоей работы.

Аиф