Поиск

Прочитала на одном из омских сайтов «Город 0» Василия Мельниченко. Признаться, я читаю Васины материалы, он по-человечески мне очень интересен, хотя мы с ним мало знакомы.

Прочитала. Удивилась. И решила,что имею право написать эти строки. Может быть хотя бы потому, что старше Василия на десять лет, или еще потому, что родила своего ребенка в Омске.

Сама же я человек по сути деревенский. Выросла в небольшом уральском городке. Город на Каме, где не знаем сами... Чайковский. Ему как и мне – пятьдесят лет. Построили его ленинградские архитекторы. Даже премию получили. Фонари и сосны. Кама синяя-синяя. Яблоневые аллеи и... белые панельки, разбегающиеся широкими ровными улицами. Чистота. Даже после дождя никогда не бывает грязи. Пляжи у Камы песчаные, аккуратные. Долгое время и в набережной необходимости не было. Курортное место. В каждом дворе – яркая детская площадка: карусели, качели, зимой – свой каток. Детские сады и школы уютно и мудро вписали в десяток-другой, сохраненных вековых сосен. Одним словом, то ли в городе, то ли в лесу на берегу Камы, но выросла я именно в таком удивительном местечке. Когда к нам приезжали родственники из Свердловска, вроде как плакали от зависти. Ах, какие вы счастливые!

Но именно из этого города в свои семнадцать лет я сбежала в Свердловск, став студенткой, а в двадцать два распределилась в «Вечерний Омск».

Я, Василий, не про историю с географией. Я о людях. В деревнях они тоже бывают удивительные. У моей бабушки Антонины Филипповны совсем мало было классов образования. По-моему шесть-семь «церковно-приходской» (она 1913 года рождения). С четырнадцати лет – в прислугах у главного врача крупной сельской больницы. Но научилась не только проворно мыть полы и восхищать стряпней из русской печи, она и латынь выучила. Да и в травах разбиралась не хуже какой знахарки. Благодаря ей, я до сих пор помню, что лечат пижмой, а что календулой.

Вторая моя бабушка, Ксения Сергеевна, была довольно образована, и я не помню, чтобы кто-то ее звал просто по имени. Даже мы, дети, величали бабушкой Сергеевной. А в войну односельчане дали ей прозвище царь-баба. Так как руководила она на Урале крупным леспромхозом, сама ездила в кошевке, управляя лошадью, а на облучке этой деревенской повозки сидела у нее «охранница» – собачка. Ну не рисовала она картин. В войну лес рубила, а после войны – садила сосны и кедры. Семьи были очень разные. Но водку пили только по праздникам. Ксения Сергеевна, правда, курила. До сих пор помню цвет ее длинного мундштука, красивое летнее пальто цвета кофе с молоком, яркие шелковые платки. Красавица была старуха. И если Антонина Филипповна сама в молодости была в прислугах, то в доме у Ксении Сереевны была домработница.

Вася, это я к тому, что в деревенских семьях, очень разный уклад. И если в детстве ребенок просыпается летним утром на сеновале и слышит, как бабушка где-то там, внизу ругается с коровой: «Но, Марта, но, сдурела совсем, что ли», это вовсе не значит, что он до конца жизни будет любить конфеты «коровка».

Мы многое пробуем в этой жизни. Многое узнаем. Я впервые попала в гости к подруге, которая жила с мамой и бабушкой в бараке. Но зато в миллионом Свердловске. Тот шок, который я испытала, объясним. Я росла в хорошем доме, пусть в панельной, но уютной квартире, где было место и детям, и книгам, и пластинкам, и даже пианино с телевизором – с детства. А когда приезжала в гости к бабушкам – просторные дома уральской бревенчатой постройки. Сколько с этими поездками связано радости и счастливых воспоминаний.

Деревня, провинция не портит человека. Она просто дает ему больше возможностей для выбора. И уверена, не давит она творческое начало, а лишь дает человеку больше кислорода в крови. В городском бараке стать уродцем проще, чем на бабушкиных полатях, засыпая под мурлыканье кошки.

Дело, повторю, не в истории с географией. И вот почему. Чайковским наш город назвали, понятно, в честь Петра Ильича, который родился неподалеку, в сорока километрах от моего «заваркина» в городе Воткинске. Ну такая деревня, скажу я тебе, Вася. Хоть и городом зовется. А он, бедолага, там все детство прожил, первые уроки музыки получил. Но Петр Ильич задался! Во всем. И в талантах, и в наклонностях.

И еще. Если бы не война, то мои деревенские бабушки нарожали бы побольше детей, глядишь, и по внукам бы была прибавка, а там и о новых талантах с деревенскими корнями грех не задуматься...

Вот и все, Вася. Я полностью согласна с тобой. Без художников и поэтов нет будущего. Медведи, балалайки и косторезы – это, действительно, атрибуты. Атрибуты, ненароком созданные в чьем-то воспаленном мозгу. В деревню, Василий, в деревню пора съездить, свежим воздухом подышать....

Марина Вздорнова

1012

Прочитала на одном из омских сайтов «Город 0» Василия Мельниченко. Признаться, я читаю Васины материалы, он по-человечески мне очень интересен, хотя мы с ним мало знакомы.

Прочитала. Удивилась. И решила,что имею право написать эти строки. Может быть хотя бы потому, что старше Василия на десять лет, или еще потому, что родила своего ребенка в Омске.

Сама же я человек по сути деревенский. Выросла в небольшом уральском городке. Город на Каме, где не знаем сами... Чайковский. Ему как и мне – пятьдесят лет. Построили его ленинградские архитекторы. Даже премию получили. Фонари и сосны. Кама синяя-синяя. Яблоневые аллеи и... белые панельки, разбегающиеся широкими ровными улицами. Чистота. Даже после дождя никогда не бывает грязи. Пляжи у Камы песчаные, аккуратные. Долгое время и в набережной необходимости не было. Курортное место. В каждом дворе – яркая детская площадка: карусели, качели, зимой – свой каток. Детские сады и школы уютно и мудро вписали в десяток-другой, сохраненных вековых сосен. Одним словом, то ли в городе, то ли в лесу на берегу Камы, но выросла я именно в таком удивительном местечке. Когда к нам приезжали родственники из Свердловска, вроде как плакали от зависти. Ах, какие вы счастливые!

Но именно из этого города в свои семнадцать лет я сбежала в Свердловск, став студенткой, а в двадцать два распределилась в «Вечерний Омск».

Я, Василий, не про историю с географией. Я о людях. В деревнях они тоже бывают удивительные. У моей бабушки Антонины Филипповны совсем мало было классов образования. По-моему шесть-семь «церковно-приходской» (она 1913 года рождения). С четырнадцати лет – в прислугах у главного врача крупной сельской больницы. Но научилась не только проворно мыть полы и восхищать стряпней из русской печи, она и латынь выучила. Да и в травах разбиралась не хуже какой знахарки. Благодаря ей, я до сих пор помню, что лечат пижмой, а что календулой.

Вторая моя бабушка, Ксения Сергеевна, была довольно образована, и я не помню, чтобы кто-то ее звал просто по имени. Даже мы, дети, величали бабушкой Сергеевной. А в войну односельчане дали ей прозвище царь-баба. Так как руководила она на Урале крупным леспромхозом, сама ездила в кошевке, управляя лошадью, а на облучке этой деревенской повозки сидела у нее «охранница» – собачка. Ну не рисовала она картин. В войну лес рубила, а после войны – садила сосны и кедры. Семьи были очень разные. Но водку пили только по праздникам. Ксения Сергеевна, правда, курила. До сих пор помню цвет ее длинного мундштука, красивое летнее пальто цвета кофе с молоком, яркие шелковые платки. Красавица была старуха. И если Антонина Филипповна сама в молодости была в прислугах, то в доме у Ксении Сереевны была домработница.

Вася, это я к тому, что в деревенских семьях, очень разный уклад. И если в детстве ребенок просыпается летним утром на сеновале и слышит, как бабушка где-то там, внизу ругается с коровой: «Но, Марта, но, сдурела совсем, что ли», это вовсе не значит, что он до конца жизни будет любить конфеты «коровка».

Мы многое пробуем в этой жизни. Многое узнаем. Я впервые попала в гости к подруге, которая жила с мамой и бабушкой в бараке. Но зато в миллионом Свердловске. Тот шок, который я испытала, объясним. Я росла в хорошем доме, пусть в панельной, но уютной квартире, где было место и детям, и книгам, и пластинкам, и даже пианино с телевизором – с детства. А когда приезжала в гости к бабушкам – просторные дома уральской бревенчатой постройки. Сколько с этими поездками связано радости и счастливых воспоминаний.

Деревня, провинция не портит человека. Она просто дает ему больше возможностей для выбора. И уверена, не давит она творческое начало, а лишь дает человеку больше кислорода в крови. В городском бараке стать уродцем проще, чем на бабушкиных полатях, засыпая под мурлыканье кошки.

Дело, повторю, не в истории с географией. И вот почему. Чайковским наш город назвали, понятно, в честь Петра Ильича, который родился неподалеку, в сорока километрах от моего «заваркина» в городе Воткинске. Ну такая деревня, скажу я тебе, Вася. Хоть и городом зовется. А он, бедолага, там все детство прожил, первые уроки музыки получил. Но Петр Ильич задался! Во всем. И в талантах, и в наклонностях.

И еще. Если бы не война, то мои деревенские бабушки нарожали бы побольше детей, глядишь, и по внукам бы была прибавка, а там и о новых талантах с деревенскими корнями грех не задуматься...

Вот и все, Вася. Я полностью согласна с тобой. Без художников и поэтов нет будущего. Медведи, балалайки и косторезы – это, действительно, атрибуты. Атрибуты, ненароком созданные в чьем-то воспаленном мозгу. В деревню, Василий, в деревню пора съездить, свежим воздухом подышать....

Марина Вздорнова

1012