Поиск

Добираясь до русского кладбища в Сент-Женевьев-дю-Буа, поверили Интернету и вышли на вокзале соседнего городка. Накрапывал дождь, и привокзальная площадь была пуста. Никаких Сусаниных не наблюдалось. Наконец появился какой-то коротенький мужичок в пиджачке и с длинными волосами. Я метнулся к замухрышке:

- Monsieur, pardon, vous ne savez pas…

Ну, типа: «Земляк, не подскажешь, где здесь…»

Надо сказать, что французы весьма доброжелательны, если ты пытаешься разговаривать на их родном языке. Всё подробно растолкуют и даже предлагают проводить. Но здесь как-то не заладилось. Коротышка, не отвечая ни слова, гордо удалился.

- Козел, - сказала моя довольно интеллигентная жена, - это баба. Обидел мадаму.

Пожалуй, это был единственный случай, когда француженки не оправдали моих ожиданий. А в остальном они именно такие, как мы и привыкли себе представлять: облако шарма, а в нем нечто грациозное и загадочное.

В одежде – неброские цвета, преобладает черный. Если в толпе запестрела розовая кофточка, это, сто процентов, негритянка. Никаких шпилек и длинных юбок, минимум косметики, минимум бижутерии и аксессуаров. Ну, разве что, шарфик. В общем, почти ничего из того богатого арсенала, которым привыкла пользоваться прекрасная половина человечества.

Но ведь недаром говорят, что женщина из ничего может сделать три вещи: шляпку, салат и скандал. Парижанки таким макаром создают свой образ. Ничего лишнего, но то, что есть, подано так, что глаз отлипает от собственно Парижа и приклеивается к его очаровательным аборигенкам.

Омички на их фоне выглядят как-то богаче и наряднее. Я бы даже сказал – ухоженнее. Не холенее (это всё-таки иной образ жизни), а ухоженнее. Наша, знающая себе цену женщина в чем попало из дому не выйдет.

Ножка под парижанкой короткая, от ушей она там начинается редко. Но вся фигурка в целом – на загляденье. Если вам кто-то мешает повернуться в вагоне метро, это, сто процентов, негритянка. Может, это потому, что еда там дорогая? Круассан (булочка из слоеного теста) – один евро, чашка кофе – два, скромный обед на двоих (салатик, что-нибудь на второе, бокал вина) – пятьдесят евро. Поэтому в обед они перекусывают багетами: берется батон в аршин длиной, разрезается повдоль, а внутрь накладываются колбаса, майонез, лист салата, помидор, сыр – в общем, всё, что найдется в холодильнике.

А вот мамашки из парижанок неважные. Дети все время орут, визжат, куролесят, хнычут и канючат. Омичка давно бы приструнила свое чадушко. А парижанке – хоть бы хны. Орет? Ну и пусть орет. Вечером ехали в полупустом автобусе. Впереди симпатичный мальчуган о чем-то тихо рассказывал своей русской маме – наверное, делился впечатлениями от детского сада. Ну такая благостная картинка на фоне французских бесенят – прямо мадонна с младенцем.

Но вот в чем омички точно уступают парижанкам – это в старушках. Наша как выйдет на пенсию, так тут же ставит на себе жирный крест да еще пытается что-то откладывать из этих грошей – на черный день, на похороны, на подарки внучатам. Иное дело - парижская старушка. Такое чувство, что она всю жизнь готовила себя к этой миссии: наконец-то заняться собой и явить себя миру во всем великолепии истинно парижского шарма. Причем пластикой особо не увлекаются. Вспомните, хотя бы, Анни Жирардо. Она прожила почти до восьмидесяти лет, всю жизнь работала, но никакими подтяжками себя не изводила.

А вот в чем-то парижанок жаль… Есть у них тут тихая улочка Сент-Оноре, ведущая к Вандомской площади. Мне повезло: мы прошлись по ней поздно вечером, но и то жена тормозила на каждом шагу, рассматривая витрины. Суть в том, что на этой Сент-Оноре представлены бутики ведущих модных домов мира. Цены бодрые. Стартуют от планки, на которой кончается зарплата средней парижанки. А это, между прочим, под три тысячи евро. Жить среди этого великолепия, и, закусив губу, проходить мимо? Хуже пытки для женщины не придумаешь.

Поэтому одеваются они, в основном, в магазинах Zara. И этих Zar в столице Франции штук сто.

А с другой стороны… Вот живешь ты в Париже. И мама твоя здесь жила, и бабушка, а прапрабабка даже имела роман с племянником Наполеона III. И город, вдохновивший не одну сотню гениев, для тебя просто среда обитания. И нечего больше хотеть… Всё даровано тебе фактом рождения. Просто не расплескай.

Ну, как в том анекдоте:

Лежит негр у моря под пальмой, улыбается. Подходит белый, вразумляет:

- Родной, тебе надо встать, купить штаны, поступить в институт.

- А зачем?

- Тогда ты сможешь получить хорошую работу, будешь много зарабатывать.

- А зачем?

- Тогда ты сможешь поехать на курорт и шикарно отдохнуть.

- А я и так лежу на пляже – без всего этого геморроя.

Другое дело – омичка. Если она чуть постарше, то ее юность прошла в борьбе с дефицитом, она знает цену вещам и себе, сумевшей в этом кошмаре не только выжить, но и расцвести. Если помоложе, то ей приходится постоянно решать вопрос: как на свои 500 евро, да и те с задержкой, еще раз ненавязчиво подчеркнуть свою неземную красоту? В общем – вся жизнь борьба.

Но какие удивительные победы мы каждый день видим на омских улицах… И как уже на второй парижской неделе тебя тянет домой…

Добираясь до русского кладбища в Сент-Женевьев-дю-Буа, поверили Интернету и вышли на вокзале соседнего городка. Накрапывал дождь, и привокзальная площадь была пуста. Никаких Сусаниных не наблюдалось. Наконец появился какой-то коротенький мужичок в пиджачке и с длинными волосами. Я метнулся к замухрышке:

- Monsieur, pardon, vous ne savez pas…

Ну, типа: «Земляк, не подскажешь, где здесь…»

Надо сказать, что французы весьма доброжелательны, если ты пытаешься разговаривать на их родном языке. Всё подробно растолкуют и даже предлагают проводить. Но здесь как-то не заладилось. Коротышка, не отвечая ни слова, гордо удалился.

- Козел, - сказала моя довольно интеллигентная жена, - это баба. Обидел мадаму.

Пожалуй, это был единственный случай, когда француженки не оправдали моих ожиданий. А в остальном они именно такие, как мы и привыкли себе представлять: облако шарма, а в нем нечто грациозное и загадочное.

В одежде – неброские цвета, преобладает черный. Если в толпе запестрела розовая кофточка, это, сто процентов, негритянка. Никаких шпилек и длинных юбок, минимум косметики, минимум бижутерии и аксессуаров. Ну, разве что, шарфик. В общем, почти ничего из того богатого арсенала, которым привыкла пользоваться прекрасная половина человечества.

Но ведь недаром говорят, что женщина из ничего может сделать три вещи: шляпку, салат и скандал. Парижанки таким макаром создают свой образ. Ничего лишнего, но то, что есть, подано так, что глаз отлипает от собственно Парижа и приклеивается к его очаровательным аборигенкам.

Омички на их фоне выглядят как-то богаче и наряднее. Я бы даже сказал – ухоженнее. Не холенее (это всё-таки иной образ жизни), а ухоженнее. Наша, знающая себе цену женщина в чем попало из дому не выйдет.

Ножка под парижанкой короткая, от ушей она там начинается редко. Но вся фигурка в целом – на загляденье. Если вам кто-то мешает повернуться в вагоне метро, это, сто процентов, негритянка. Может, это потому, что еда там дорогая? Круассан (булочка из слоеного теста) – один евро, чашка кофе – два, скромный обед на двоих (салатик, что-нибудь на второе, бокал вина) – пятьдесят евро. Поэтому в обед они перекусывают багетами: берется батон в аршин длиной, разрезается повдоль, а внутрь накладываются колбаса, майонез, лист салата, помидор, сыр – в общем, всё, что найдется в холодильнике.

А вот мамашки из парижанок неважные. Дети все время орут, визжат, куролесят, хнычут и канючат. Омичка давно бы приструнила свое чадушко. А парижанке – хоть бы хны. Орет? Ну и пусть орет. Вечером ехали в полупустом автобусе. Впереди симпатичный мальчуган о чем-то тихо рассказывал своей русской маме – наверное, делился впечатлениями от детского сада. Ну такая благостная картинка на фоне французских бесенят – прямо мадонна с младенцем.

Но вот в чем омички точно уступают парижанкам – это в старушках. Наша как выйдет на пенсию, так тут же ставит на себе жирный крест да еще пытается что-то откладывать из этих грошей – на черный день, на похороны, на подарки внучатам. Иное дело - парижская старушка. Такое чувство, что она всю жизнь готовила себя к этой миссии: наконец-то заняться собой и явить себя миру во всем великолепии истинно парижского шарма. Причем пластикой особо не увлекаются. Вспомните, хотя бы, Анни Жирардо. Она прожила почти до восьмидесяти лет, всю жизнь работала, но никакими подтяжками себя не изводила.

А вот в чем-то парижанок жаль… Есть у них тут тихая улочка Сент-Оноре, ведущая к Вандомской площади. Мне повезло: мы прошлись по ней поздно вечером, но и то жена тормозила на каждом шагу, рассматривая витрины. Суть в том, что на этой Сент-Оноре представлены бутики ведущих модных домов мира. Цены бодрые. Стартуют от планки, на которой кончается зарплата средней парижанки. А это, между прочим, под три тысячи евро. Жить среди этого великолепия, и, закусив губу, проходить мимо? Хуже пытки для женщины не придумаешь.

Поэтому одеваются они, в основном, в магазинах Zara. И этих Zar в столице Франции штук сто.

А с другой стороны… Вот живешь ты в Париже. И мама твоя здесь жила, и бабушка, а прапрабабка даже имела роман с племянником Наполеона III. И город, вдохновивший не одну сотню гениев, для тебя просто среда обитания. И нечего больше хотеть… Всё даровано тебе фактом рождения. Просто не расплескай.

Ну, как в том анекдоте:

Лежит негр у моря под пальмой, улыбается. Подходит белый, вразумляет:

- Родной, тебе надо встать, купить штаны, поступить в институт.

- А зачем?

- Тогда ты сможешь получить хорошую работу, будешь много зарабатывать.

- А зачем?

- Тогда ты сможешь поехать на курорт и шикарно отдохнуть.

- А я и так лежу на пляже – без всего этого геморроя.

Другое дело – омичка. Если она чуть постарше, то ее юность прошла в борьбе с дефицитом, она знает цену вещам и себе, сумевшей в этом кошмаре не только выжить, но и расцвести. Если помоложе, то ей приходится постоянно решать вопрос: как на свои 500 евро, да и те с задержкой, еще раз ненавязчиво подчеркнуть свою неземную красоту? В общем – вся жизнь борьба.

Но какие удивительные победы мы каждый день видим на омских улицах… И как уже на второй парижской неделе тебя тянет домой…