Случилось это в дни, когда Омская фортеция удостоилась звания города. Пусть уездного, но города. Батюшка мой, майор Макар Парамонович Лапшин, по сему поводу дал такого дрозда, что с ним не часто случалось. Впрочем, не в одиночку - почитай, вся крепость гулевала, от солдата до коменданта. Чего не скажу о каторжанах. А в новеньком Воскресенском соборе даже молебен отслужили по такому случаю. КРЕПОСТЬ Внешне ничего у нас не изменилось. Внутри, поскольку песок и галька, сухо, ноги не вязнут, маршируй в свое удовольствие. За валом, только пройди через ров, из любых по выбору четырех ворот - грязь, если дождь, или - пыль, если несколько дней солнце. В наших краях по большей части дни стоят ясные, и матушка Степанида Захаровна, не глядя на почтенный статус майорши, частенько сквернословит, вытираючи постоянную пыль. А слуг нанять почти что не из кого. Приток народу невелик, все те же три тысячи служивых, да гражданского населения с полтысячи. Зимой, естественно, полегче. Самое время ходить в гости, чаем согреваться. А еще надо сказать про ветры. Ветры - это стихия! Порой не определишь, где северный, где южный, поскольку имеют мистическое свойство наваливаться сразу со всех сторон. Омская фортеция продолжает жить военной жизнью: караулами, дозорами, пограничною службою - бдит. А поскольку в Чернолуцких лесах и далее, на север, погуливают дикие кыргызы да разбойники из беглых, то занимается еще охранным сопровождением. Однако, кроме оборонных и прочих стратегических вопросов, возникает вовсе другой: где назначить рандеву? В крепости, на углу Батальонной и Шпрингера, чтоб все глазели, или на форштадтских задворках грязь месить? Кстати, вокруг только степи - все равно на виду, не спрячешься. И на следующий день: «Слышь, Стеша, а Илюха твой, чай, за юбками пошел волочиться»... Другое дело редкие праздники и обильные по такому поводу застолья. Понятное дело, не до молодежи, и уж тут уединиться - легче легкого. Однако и поесть не мешало. Уж кто-кто, а маменька моя до разносолов великая мастерица была. Взять хотя бы рождественского гуся. Уж не знаю, чего я больше ждал в Рождество - гостинцев под елкой или матушкиного гуся с яблоками. Наш дом, расположенный в Кадышевском форштадте, слыл богатым и хлебосольным. Когда отец съездил в составе Тобольского отряда на подавление Пугачевского восстания, то привез немало трофеев, в том числе и посуды. На праздник стол накрывался белыми тканными скатертями, ставились керамические тарелки, рядом ложки и, что важно, вилки. Вилки имелись не в каждом доме. Народ использовал в основном деревянные ложки. Да и мы особо не задавались, говорю, дорогая, необычная посуда накрывалась по великим праздникам, иавроде Рождества, Пасхи и т.д. Теперь о гусе. Как правило, их подавались две или три штуки, в зависимости от количества домочадцев и гостей. Откармливать их начинали с Покрова. Матушка держала большое хозяйство для нашего немаленького семейства. Куры, гуси, утки - само собой. Держали скотину, свиней и лошадей. А еще в огороде росли яблони, яблоками обкладывали гусей. Я сам помогал натирать тушки мукой и опаливать их на огне, затем потрошить и промывать. Шею, ножки до коленного сустава и крылышки по первый сустав мы отрубали. Гусь особенно кажется вкусным, когда сам непосредственно принимаешь участие в его готовке и видишь, как он покрывается аппетитной корочкой. Слюну глотаешь непрерывно. Тушку натираешь солью, перевязываешь веревочкой, прижимая ножки и крылышки, и в печь, пока не зарумянится. Сопровождающие запахи и легкие потрескивающие звуки сводят с ума! Необходимо подлить полстакана воды, и на все про все полтора-два часа жарки, при этом постоянно поливать вытапливающимися, шипящими соком и жиром. За это время яблоки режут на четыре части, без серединки, конечно, укладывают на противень и тоже поливают. Вынули, сняли веревочки, и на мелкие куски. Специи в свое удовольствие. Все это в просторные блюда и на стол. Я до появления на столе гусей почти ничего не ел, а уж потом - от пуза! Потом со Своей пассией можно схорониться на сеновале. Так мы жили в крепости, можно сказать, по-простому, по-деревенски, неся, не выпячиваясь, государеву службу. Однако статус города; пусть и уездного, потребовал совсем иного жизненного уклада, городского. ГОРОД Тон задала Степанида Захаровна Лапшина, то есть моя разлюбезная маменька. Сама по себе с виду тихая, она умела создавать форс-мажор и диктовать обществу моду. Один пример с вилками чего стоит. В то время Сибирью правил весьма суровый губернатор Денис Иванович Чичерин. Однако при всей строгости и непопулярности среди крестьян, он был почитаем людьми более высокого ранга, поскольку покровительствовал образованию, следил за санитарным состоянием Тобольска, что способствовало развитию городской культуры в других сибирских населенных пунктах. Степанида Захаровна не была затворницей и часто наезжала в Тобольск к родственникам, заодно научаясь тонкостям столичной жизни. Так, например, омские застолья с обильным возлиянием и поглощением стали постепенно оборачиваться в балы. Купцы морщились, поглаживая огромные животы, зато постоянно подтянутое офицерство приветствовало подобное начинание. Даже оркестр из любителей собрали, дабы находить удовлетворение в мазурках и полонезах. Правда, с партнершами по-прежнему было туговато. И все-таки первый бал с благословения настоятеля Воскресенского собора отца Филиппа и коменданта крепости устроила Степанида Лапшина. Для подобного дела отвели сарай. Солдаты выгребли мусор и все прочее. Стены завесили белым, уж не знаю, чем там пожертвовали сударыни города. Зажгли свечи. Оркестр состоял из скрипки, барабана, горна и неизвестно где раздобытого шаманского бубна. Столы накрыли во дворе. Не помню, что отплясывали, но именно на этом первом балу я близко познакомился со своей невестой Агафьей Савельевной, милой своей Агашей. А сошлись мы с ней на компоте из крыжовника. Вкуснятина необыкновенная: пей - не хочу, а жажда не отпускает. Рецепт моей матушки. Никогда никому не открывала, а вот Агафья каким-то образом выцыганила. Всю жизнь меня этим компотом поила - не надоедал. С того бала, в принципе, и начался город Омск. Каждый год... И каждый год мой отец Макар Парамонович, опрокинув чарку, говорил мне: вот увидишь, Илюшка, наш Омск еще Тобольску перцу задаст. Й я, как ни странно, верил, хотя в этом предсказании чудилось нечто мистическое.

Юрий МОРЕНИС Вечерний Омск